Вадим кожиновправда сталинских репрессий. Еврейские погромы

В. В. Кожинов

Правда «Черной сотни»

ВВЕДЕНИЕ

О возможной точке зрения на Российскую революцию

История России в нашем столетии являет собой прежде всего историю Революции. Я пишу это слово с заглавной буквы (так, между прочим, писал его полтора столетия назад в своих историософских стихотворениях и статьях Ф. И. Тютчев, хотя он имел в виду, понятно, европейскую - прежде всего французскую - Революцию, развертывавшуюся с 1780-х по 1870-е годы), ибо речь идет не о каких-либо, пусть значительнейших, но все же отдельных революционных событиях, свершившихся в 1905, 1917, 1929-м и т. п. годах, а о многосторонней, но в конечном счете целостной исторической динамике, определившей путь России с самого начала нашего века и до сего дня.

Два года назад исполнилось 80 лет со времени «пика» Революции - Февральского и Октябрьского переворотов 1917 года; срок немалый, но едва ли есть основания утверждать, что историки выработали действительно объективное, беспристрастное понимание хода событий. И, конечно, мое сочинение - это именно и только опыт исследования, но, надеюсь, в той или иной степени пролагающий путь к пониманию нашей истории XX века.

Революция предстает как результат действий различных и даже, казалось бы, совершенно несовместимых социально-политических сил, ставивших перед собой свои, особенные цели. Общим для этих сил было отвержение российского социально-политического устройства, что выражалось в едином для них лозунге «Свобода! Освобождение!», имевшем в виду ликвидацию исторически сложившихся «ограничений» в сфере экономики, права, политики, идеологии.

Характерно, что явившиеся на политическую сцену на рубеже XIX–XX вв. группы предшественников и большевистской, и вроде бы крайне далекой от нее конституционно-демократической (кадетской) партий с самого начала поставили этот лозунг во главу угла, назвав себя «Союзом борьбы за освобождение рабочего класса» (его возглавил будущий вождь большевиков В. И. Ленин) и «Союзом Освобождения» (его глава И. И. Петрункевич впоследствии стал председателем ЦК кадетской партии).

Сегодня большевики и кадеты кажутся абсолютно чуждыми друг другу, но вспомним, что видный политический деятель того времени П. Б. Струве сначала тесно сотрудничал с В. И. Лениным и даже составлял Манифест Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП; в ее рамках в 1903 году сформировался большевизм), а в 1905 году стал одним из лидеров кадетской партии.

Или другой - менее известный - факт: С. М. Киров (Костриков), вначале связанный с РСДРП, в 1909 году на долгое время оказался в русле кадетской партии, став даже ведущим сотрудником северокавказской кадетской газеты «Терек», и лишь накануне Октябрьского переворота «вернулся» в РСДРП(б), а впоследствии был одним из главных ее «вождей» (см. об этом, например: Хлевнюк О. В. Политбюро. Механизм политической власти в 1930-е годы. М., 1996, с. 120–121).

Вообще необходимо осознать, что почти все политические течения начала XX века были, если выразиться попросту, «за Революцию», и переход Кирова из РСДРП к кадетам вовсе не означал отказа от революционных устремлений. Мне, вероятно, напомнят, что большевики обличали кадетов как «контрреволюционеров». Но ведь и кадеты, в свою очередь, клеймили «контрреволюционерами» самих большевиков. И эти взаимные обвинения вполне закономерны и понятны: дело здесь прежде всего в том, что каждая из партий претендовала на главенство в Революции и, далее, в долженствующем создаться после ее победы новом социально-политическом устройстве.

Очень показательно в этом смысле «противоречие», содержащееся в новейшем (3-м) издании «Большой советской энциклопедии». В статье о кадетах (ее авторы - историки А. Я. Аврех и Н. Ф. Славин) эта партия вместе с ее предшественником, «Союзом Освобождения», квалифицирована как «партия контрреволюционной либерально-монархической буржуазии» (т. 11, с. 389), однако в статье той же самой БСЭ «Союз Освобождения», составленной известным специалистом в этой области историографии К. Ф. Шацилло, читаем: «Большевики во главе с В. И. Лениным выступали против попыток «Союза Освобождения» захватить руководство революционно-освободительным движением и одновременно боролись за высвобождение из-под влияния либералов радикального крыла «Союза Освобождения»…» (т. 24, с. 272).

Если бы кадеты действительно были контрреволюционной партией, едва ли вообще мог встать вопрос об их «руководстве революционно-освободительным движением» и едва ли в этой партии имелось бы «радикальное (то есть особо «левое») крыло».

Тем не менее в сочинениях советских историков кадеты, как правило, предстают в качестве «контрреволюционной» силы, а «антисоветские» (эмигрантские, зарубежные и в настоящее время многие «бывшие советские» или «постсоветские») историки нередко усматривают «контрреволюционность», напротив, в большевиках, которые, захватив власть, не дали «освободить» Россию - к чему, мол, стремились кадеты (а также эсеры, меньшевики и т. д.).

Как уже сказано, взаимные обвинения из уст кадетских и большевистских деятелей были естественным порождением политического соперничества. Однако совершенно иной характер имеют подобные обвинения, когда они появляются в позднейших сочинениях историков: эти обвинения означают, что историк, по сути дела, отказывается от беспристрастного анализа, который вроде бы призвана осуществлять историография, и рассматривает ход Революции как бы глазами одной из участвовавших в. ней партий.

Сегодня всем ясно, что советская историография, изучавшая Революцию всецело с «точки зрения» большевиков, никак не могла быть действительно объективной (достаточно сказать, что роль большевиков в событиях 1903–1916 годов крайне преувеличивалась; на самом деле они обрели первостепенное значение только летом 1917 года). Но нынешние сочинения историков, фактически избирающих «точкой отсчета» для взгляда на Революцию кадетов либо, скажем, эсеров, в сущности, еще более далеки от объективного понимания хода истории, - более потому, что кадеты и эсеры потерпели поражение, и смотреть на ход Революции их глазами - едва ли плодотворное дело.

Необходимо четко осознать принципиальное различие между задачами, встающими перед нами в отношении современности, настоящего, сегодняшней ситуации в политике, экономике и т. д., и, с другой стороны, теми целями, которые встают при нашем обращении к более или менее отдаленному прошлому, к тому, что уже стало историей.

Когда мы имеем дело с современностью, у нас есть возможность (разумеется, именно и только возможность, далеко не всегда осуществляемая) оказать реальное воздействие на ход событий, конечный результат которых пока неизвестен и может оказаться различным. Поэтому, в частности, вполне понятны и уместны наша поддержка той или иной политической силы, представляющейся нам наиболее «позитивной» и способной победить в развертывающейся сегодня борьбе, а также наше стремление воспринимать действительность с точки зрения этой силы. Однако в прошлом (что вполне понятно) уже ничего нельзя изменить, результат развертывавшейся в нем борьбы известен, и любая попытка ставить вопрос о том, что результат-де мог быть иным, в конечном счете вредит пониманию реального хода истории: мы неизбежно начинаем размышлять не столько о том, что совершилось, сколько о том, что, по нашему мнению, могло совершиться, и «возможность» в той или иной мере заслоняет от нас историческую действительность. Это, к сожалению, типично для нынешних сочинений о Революции.

Небольшой среднеазиатский городок, конец 60-х, ещё не отгремели битвы «физиков» и «лириков», ещё крутят в парке неподалёку «Джамайку». Детские воспоминания, - они всегда самые яркие.

Вторая смена в школе закончилась, за окном вечер, морозно. Тихонько поскрипывают батареи, клонит в сон. Однако мы продолжаем сидеть в классе – у нас «внеклассные чтения». Преподаватель истории, «бухарская» еврейка Эмма Захаровна рассказывает о Ганнибале. Сегодня, слава Богу, обошлось. Периодически нашу «Эмку» начинает нести, и она в очередной, мы уже сбились со счёта, который раз, может завести «бодягу» о еврейских погромах. Милая, добрая «Эмка», которая даже двоек никогда и никому не ставит, в такие минуты преображается. В её глазах начинает метаться огонёк безумия, голос начинает звенеть Рассказ о мирно ужинавшей еврейской семье к которой врываются осатаневшие от крови погромщики, потрясает детское воображение. Он неизменно заканчивается описанием трёхмесячного Ёсика которого, вытащив из люльки, разрывают надвое. Откуда она взяла этого «Ёсика» - до сих загадка. Бабушка, старая казачка, услышав однажды описание этого действа в моем пересказе, коротко, как отрезала, сказала: «Врёт, шалава». Несколько лет спустя наша Эмма Захаровна попадёт в «психушку». Шизофрения среди евреев обычное дело.

Спросите, чего я это в воспоминания ударился, заняться более нечем? Да нет, просто прекрасная иллюстрация. Во-первых, вывернутого наизнанку еврейского мировосприятия; во-вторых, есть ли у евреев свои кураторы. Человек родившийся за тысячи километров от мест самих погромов, человек родившийся много позднее самих погромов, воспринимает их как нечто произошедшее с ним самим. Скажете – пример нехарактерный, нездоровый человек и всё такое, а попробуйте сами поговорить с любым евреем. Если он будет достаточно откровенен, вы услышите тоже самое. В них это закладывают с самого раннего детства.

Поскольку байки школьной «училки» прекрасно укладывались в тогдашнюю версию нашей истории, я особо не «заморачивался». Впервые «разрыв шаблона» случился уже на четвёртом курсе. На одном из субботников преподаватель истмата милейший Сергей Анатольевич, немного, самую малость, перебрав, поведал «страшную» тайну – оказывается некоторые иерархи РПЦ тоже были черносотенцами. Если в плотине появляется маленькая дырочка, далее - просто вопрос времени.

Давайте начнём с конца, а именно с Гражданской войны. Это то единственное, действительно страшное для обычного местечкового еврейства время. Евреев грабили и убивали все, кому не лень – красные, белые, зелёные, бурые в крапинку. «Неверующим» рекомендую к прочтению книгу Гусева-Оренбургского «Багровая книга. Погромы 1919-1920 гг. на Украине» (Харбин, издание Дальневосточного Еврейского Общественного Комитета помощи сиротам-жертвам погромов («ДЕКОПО»), 1922.) . Но, позвольте, разве не грабили и не убивали всех остальных? Погибшие евреи только малая толика всех сгинувших в пламени братоубийственной войны. В связи с этим хочется привести слова одного из основателей сионизма г-на Жаботинского: «Когда евреи массами кинулись творить русскую политику, мы предсказали им, что ничего доброго отсюда не выйдет ни для русской политики, ни для еврейства» (Жаботинский, соч., стр. 73). Помните у пророка Осии: «Так как они сеяли ветер, то и пожнут бурю» (Осия 8:7) . Евреи, однако, ничего не поняли и ни чему не научились. И вот уже в наши дни некий Самсон Мадиевский на сайте lechaim.ru в статье «Евреи и русская революция: был ли выбор» задаёт вопрос и сам на него отвечает: «Как и почему советский коммунизм превратился впоследствии из силы, осуждавшей антисемитизм, боровшейся с ним, в самую весомую из антиеврейских сил послевоенного мира, – тема особая, требующая отдельного разговора. Но даже если бы миллионам российских евреев, живших в предреволюционную эпоху, в годы революции и гражданской войны, дано было предвидеть эту метаморфозу, их поведение все равно определяли бы обстановка и условия текущего, а не будущего времени. Им все равно пришлось бы решать проблемы, актуальные тогда. Могло ли быть иначе?» Вывод говорящий и надо сказать весьма печальный. О чём тогда «плач»?

«Вообще едва ли можно оспорить тот факт, что религиозные и иные идеологические "доводы" выступали всегда как средство "оправдания" погромов, а не как их причина. Это недвусмысленно показал видный еврейский ученый Д.С.Пасманик в статье "Погромы в России" (ЕЭ, т, 12, с. 620), утверждая, что у погромщиков не было "явно выраженной расовой вражды... Не раз те же крестьяне, которые грабили еврейское добро, укрывали у себя спасающихся евреев". Кстати сказать, тогда, во времена российских погромов, констатирует ЕЭ, "только немногие говорили о племенной и расовой ненависти: остальные считали, что погромное движение возникло на экономической почве" (там же, с. 634). Это уже позднее была выдумана или же, в крайнем случае, непомерно раздута некая якобы характерная для населения России ненависть к евреям как таковым.». (В.Кожинов, «Правда о погромах»)

Переходим к погромам в Российской Империи до революции 17-го года. Любой, будь то еврей или просто «жидовствующий», говоря о погромах, обязательно упомянет так называемые одесские «погромы». Простите, разве можно назвать погромами «разборки» крупных ОПГ в начале 90-х? А в 1821, 1859 и 1871 годах в Одессе имели место именно «разборки» между двумя российскими ОПГ – еврейской и греческой. О погромах как явлении, пожалуй, можно говорить начиная с 1881 года, после убийства императора Александра II. Начавшись в Елисаветграде, погромы бушевали по всей России вплоть до 1884 года. Теперь внимание на итоги этих погромов – евреев убито 2, русских крестьян 19, последние убиты войсками, наводившими порядок. Это я к вопросу о том, что правительство потакало погромщикам. Еврейский историк Ю. И. Гессен писал, что главными виновниками тех погромов были революционеры-народовольцы, считавшие, что погромы соответствовали планам революционеров.

Один из самых кровавых погромов – Кишинёвский погром 1903 года. Данные по погибшим разнятся, однако согласно официальным данным погибших было 42 человека, из них 38 евреи. Разгромлено 1350 домостроений, 500 из них – еврейские лавки. Об этом погроме стоит поговорить более подробно и вот почему. Практически сразу после погрома Петербургское «Бюро защиты евреев» заявляет: «Как только мы узнали, при какой обстановке происходила Кишинёвская бойня, для нас стало ясно, что эта дьявольская затея никогда не имела бы места... если б она не была задумана в Департаменте полиции и не выполнялась по приказу оттуда». Главной их целью разумеется был министр внутренних дел Плеве, позднее убитый эсером Созоновым. Адвокат Зарудный, которому еврейская община поручает заняться этим делом, неоднократно заявлял, что располагает материалами, свидетельствующими о причастности к погромам начальника Кишинёвского Охранного отделения Левендаля. Могу только отметить, «доказательств» никто и никогда не видел, до сих пор ждём-с. В качестве «доказательства» одно время фигурировало некое послание, якобы отправленное Плеве Левендалю, оно даже было опубликовано в газете «Таймс». Но, вот незадача, в Еврейской Энциклопедии (1996 г.) читаем: «Текст опубликованной в лондонской газете «Таймс» телеграммы Плеве... большинство исследователей считают подложным». Стоит добавить, ложь - главное оружие евреев.

Немного об этническом составе тогдашнего Кишинёва. На 1903 год в Кишинёве проживало 50 тыс. молдаван, 50 тыс. евреев, 8 тыс. русских, большая часть которых была малоросами. Цифры разумеется приблизительные, но это лучше, чем совсем ничего, особенно когда в погромах начинают обвинять именно русских.

Поводом для погрома послужила статья о ритуальном убийстве христианского мальчика в Дубоссарах опубликованная в газете «Бессарабец». Сами погромы начались 6 апреля, однако роковым для евреев стало 7 апреля, в этот день выстрелом из револьвера был убит евреями подросток Останов. Примерно с 5 часов пополудни погромы лавок перешли в убийства евреев. И вот ещё какая странность, когда называют одного из главных организаторов погромов, его имя почему-то всегда произносят на русский лад - Павел Александрович Крушеван(?). На самом деле это был некто Паволаки Крушеван – молдаванин.

И опять возвращаюсь к теме бездействия правительства. При усмирении погрома пострадали 7 солдат и 68 полицейских, арестовано к утру 9 апреля 816 человек, губернатор фон-Раабен и ещё несколько должностных лиц после кишинёвского погрома были немедленно смещены – это всё результат «бездействия».

По результатам судебного следствия из 816 арестованных – 250 были освобождены от следствия и суда по бездоказанности обвинения, 466 человек получили судебные решения за мелкие преступления, 37 человек обвинялись в убийствах и насилиях, 12 из них были оправданы, 25 найдены виновными и приговорены к лишению всех прав состояния и каторге или арестантским ротам. Евреев среди осуждённых не было ни одного, хотя только они пользовались огнестрельным оружием.

Даже такой русофоб как г-н Солженицин и тот был возмущён ложью вокруг Кишинёвского погрома: «Кишинёвским погромом воспользовались, чтобы нарицательно и навсегда заклеймить Россию. И сегодня любая честная историческая работа на эту тему требует отличить ужасную правду о Кишинёве от коварной о нём неправды». (А.И. Солженицин, «Двести лет вместе»)

После опубликования 17 октября 1905 года «Манифеста об усовершенствовании государственного порядка» (http://www.hist.msu.ru/ER/Etex... по России прокатывается новая волна погромов. Император Николай II в своём письме матери от 27 октября 1905 года пишет: «...народ возмутился наглостью и дерзостью революционеров и социалистов, а так как 9/10 из них жиды, то вся злость обрушилась на тех — отсюда еврейские погромы... Но не одним жидам пришлось плохо, досталось и русским агитаторам: инженерам, адвокатам и всяким другим скверным людям». И это действительно так, достаточно взглянуть на факты - в ходе октябрьских погромов погибли 1622 чел. (из них евреев 711 чел., т. е. 43%), а ранено — 3544 чел. (из них евреев 1207 чел., т. е. 34%). (данные С. А. Степанова) Как видите, и эти погромы нельзя назвать чисто еврейскими, число жертв среди евреев пусть ненамного, но всё же меньше жертв среди русских.

И ещё, по подсчётам историка из США Анны Гейфман революционеры разных мастей убили в 1900-х годах около 17 тыс. человек («Родина», 1994г., №1, стр. 25). Это я так, для сравнения …

О «черносотенцах» мы ещё поговорим в другой статье, сейчас просто скажу – их участие в организации самих погромов всегда было либо минимально, либо отсутствовало полностью. Это ещё одна большая ложь евреев.

В статье были использованы труды Кожинова, Солженицина и некоторых других авторов, их я упомянул в самой статье. В качестве иллюстрации использована литография, выпущенная в 1905 г. в США «Царь, прекрати жестокое угнетение евреев!»

До новых встреч, друзья.

© Ермилова Е.В., 2013

© ООО «Издательство Алгоритм», 2013

От редакции

Когда говорят о сталинских репрессиях, то рассуждают обычно о том, кто больше в них пострадал: старая партийная гвардия и дети Арбата либо «бывшие» офицеры, дворянство, священство и простые русские мужики. Спорят и о том, кто виноват в репрессиях, был ли осведомлен о них Сталин, и если да, то насколько.

Но мало кто спросит: за что? За что Бич Божий в лице Сталина опустился на плечи покоренных ему народов?

Скоро минует сто лет с того черного дня, когда рухнула в небытие Российская империя, но до сих пор одни вполне серьезно считают, что барон Врангель, адмирал Колчак и генерал Деникин готовили «нам царский трон» – реставрацию самодержавия в России с поголовной поркой трудового элемента.

А другие так же серьезно считают, что у красных комиссаров в пыльных шлемах всем заправляли иудеомасоны никак не ниже 31 градуса посвящения, с которыми самоотверженно боролась Белая гвардия.

Вадим Кожинов разочарует и тех и других, но порадует любителей исторической правды. Он убедительно показал, что белые не были монархистами, а красным, мягко выражаясь, был безразличен «трудовой народ». И тех и других вели за собой интересы, далекие от подлинных интересов Российского государства и русского народа.

Такие деятели Белого движения, как генералы Алексеев и Рузский, являлись не только участниками заговора против Монарха, но и высокопоставленными масонами. Их единомышленниками были Деникин, Корнилов, Колчак. Корнилов лично арестовал Императрицу и детей Государя.

Командующий Донской армией генерал Денисов свидетельствует: «На знаменах Белой Идеи было начертано: к Учредительному Собранию, то есть то же самое, что значилось и на знаменах Февральской революции…» А генерал Деникин готов был «благословить» любое жестокое насилие (над русским народом), если оно завершится установлением в России власти парламента.

Если в Белом движении главной составляющей политического руководства были масоны, то на красной стороне такую же роль играли иудеи. Достаточно взглянуть на списочный состав советского правительства в первые годы после революции, чтобы в этом убедиться. Разрушительная роль этих людей для России и русского народа сопоставима разве что с атомной бомбардировкой.

«Таким образом, борьба Красной и Белой армий вовсе не была борьбой между "новой" и "старой" властями, это была борьба двух "новых" властей – Февральской и Октябрьской», – пишет Кожинов. Наглядным подтверждением этого уродливого симбиоза был капитан Зиновий Пешков, главный советник генерала Жанена, французского представителя при адмирале Колчаке, и по совместительству масон и младший брат Якова Свердлова, непосредственно замешанного в убийстве Императора Николая II и его семьи.

Но кроме белых и красных в этой трагедии есть еще одно действующее лицо – русский народ в самом широком смысле этого слова.

Да. Виноваты все. Нельзя без жуткого содрогания читать, как из зала заседаний Священного Синода сразу после отречения Императора выносят Его портрет и ставят в коридоре вверх ногами. Ведь кто-то да должен был за это ответить. Ответил весь русский народ, белые и красные, зеленые и нейтральные. Ответил так, что мало никому не показалось. Ответил за отступление от Бога и Царя, за нарушение присяги, за смерть невинных детей в кровавом подвале Ипатьевского дома, за плевки в лицо своей Родине.

То, что предстоит платить по счетам, самые прозорливые поняли сразу. Один из руководителей черносотенного движения, Б.В. Никольский, писал: «Царствовавшая династия кончилась… Та монархия, к которой мы летим, должна быть цезаризмом…» Не прошло и десяти лет, как предсказанный им Бонапарт Русской революции явился грозным мстителем всем разрушителям исторической России.

Можно сколь угодно долго спорить о роли Сталина в истории, но, прочитав книгу В. Кожинова, уже не усомнишься в правде сталинских репрессий. Суд Божий иногда вершится странным путем.

Глава 1
Что же в действительности произошло в 1917 году?

На этот вопрос за восемьдесят лет были даны самые различные, даже прямо противоположные ответы, и сегодня они более или менее знакомы внимательным читателям. Но остается почти неизвестной либо преподносится в крайне искаженном виде точка зрения черносотенцев, их ответ на этот нелегкий вопрос.

Черносотенцы, не ослепленные иллюзорной идеей прогресса, задолго до 1917 года ясно предвидели действительные плоды победы Революции, далеко превосходя в этом отношении каких-либо иных идеологов (так, член Главного совета Союза русского народа П.Ф. Булацель провидчески – хотя и тщетно – взывал в 1916 году к либералам: «Вы готовите могилу себе и миллионам ни в чем не повинных граждан»). Естественно предположить, что и непосредственно в 1917-м, и в последующих годах «черносотенцы» глубже и яснее, чем кто-либо, понимали происходящее, и потому их суждения имеют первостепенное значение.

Начать уместно с того, что сегодня явно господствует мнение о большевистском перевороте 25 октября (7 ноября) 1917 года как о роковом акте уничтожения Русского государства, который, в свою очередь, привел к многообразным тяжелейшим последствиям, начиная с распада страны. Но это заведомая неправда, хотя о ней вещали и вещают многие влиятельные идеологи. Гибель Русского государства стала необратимым фактом уже 2(15) марта 1917 года, когда был опубликован так называемый «приказ № 1». Он исходил от Центрального исполнительного комитета (ЦИК) Петроградского – по существу Всероссийского – Совета рабочих и солдатских депутатов, где большевики до сентября 1917 года ни в коей мере не играли руководящей роли; непосредственным составителем «приказа» был секретарь ЦИК, знаменитый тогда адвокат Н.Д. Соколов (1870–1928), сделавший еще в 1900-х годах блистательную карьеру на многочисленных политических процессах, где он главным образом защищал всяческих террористов. Соколов выступал как «внефракционный социал-демократ».

«Приказ № 1», обращенный к армии, требовал, в частности, «немедленно выбрать комитеты из выборных представителей (торопливое составление текста привело к назойливому повтору: "выбрать… из выборных". – В.К. ) от нижних чинов… Всякого рода оружие… должно находиться в распоряжении… комитетов и ни в коем случае не выдаваться офицерам… Солдаты ни в чем не могут быть умалены в тех правах, коими пользуются все граждане…» и т. д.

Если вдуматься в эти категорические фразы, станет ясно, что дело шло о полнейшем уничтожении созданной в течение столетий армии – станового хребта государства; одно уже демагогическое положение о том, что «свобода» солдата не может быть ограничена «ни в чем», означало ликвидацию самого института армии. Не следует забывать к тому же, что «приказ» отдавался в условиях грандиозной мировой войны и под ружьем в России было около одиннадцати миллионов человек; кстати, последний военный министр Временного правительства А.И. Верховский свидетельствовал, что «приказ № 1» был отпечатан «в девяти миллионах экземпляров»!

Для лучшего понимания ситуации следует обрисовать обстоятельства появления «приказа». 2 марта Соколов явился с его текстом, который уже был опубликован в утреннем выпуске «Известий Петроградского Совета», перед только что образованным Временным правительством. Один из его членов, В.Н. Львов, рассказал об этом в своем мемуаре, опубликованном вскоре же, в 1918 году: «…быстрыми шагами к нашему столу подходит Н.Д. Соколов и просит нас познакомиться с содержанием принесенной им бумаги… Это был знаменитый приказ номер первый… После его прочтения Гучков (военный министр. – В.К. ) немедленно заявил, что приказ… немыслим, и вышел из комнаты, Милюков (министр иностранных дел. – В.К. ) стал убеждать Соколова в совершенной невозможности опубликования этого приказа (он не знал, что газету с его текстом уже начали распространять. – В.К.)… Наконец и Милюков в изнеможении встал и отошел от стола… я (то есть В.Н. Львов, обер-прокурор Синода. – В.К. ) вскочил со стула и со свойственной мне горячностью закричал Соколову, что эта бумага, принесенная им, есть преступление перед родиной… Керенский (тогда – министр юстиции, с 5 мая – военный министр, а с 8 июля – глава правительства. – В.К. ) подбежал ко мне и закричал: "Владимир Николаевич, молчите, молчите!" затем схватил Соколова за руку, увел его быстро в другую комнату и запер за собой дверь…»

А став 5 мая военным министром, Керенский всего через четыре дня издал свой «Приказ по армии и флоту», очень близкий по содержанию к Соколовскому; его стали называть «декларацией прав солдата». Впоследствии генерал А.И. Деникин писал, что «эта "декларация прав"… окончательно подорвала все устои армии». Впрочем, еще 16 июля 1917 года, выступая в присутствии Керенского (тогда уже премьера), Деникин не без дерзости заявил: «Когда повторяют на каждом шагу (это, кстати, характерно и для наших дней. – В.К.), что причиной развала армии послужили большевики, я протестую. Это неверно. Армию развалили другие…» Не считая, по-видимому, «тактичным» прямо назвать имена виновников, генерал сказал далее: «Развалило армию военное законодательство последних месяцев» (цит. изд., с. 114); присутствующие ясно понимали, что «военными законодателями» были Соколов и сам Керенский (кстати, в литературе есть неправильные сведения, что Деникин будто бы все же назвал тогда имя Керенского).

Но нельзя не сказать, что «прозрение» Деникина фатально запоздало. Ведь согласился же он 5 апреля (то есть через месяц с лишним после опубликования приказа № 1) стать начальником штаба Верховного главнокомандующего, а 31 мая (то есть вслед за появлением «декларации прав солдата») – главнокомандующим Западным фронтом. Лишь 27 августа генерал порвал с Керенским, но армии к тому времени уже, в сущности, не было…

Необходимо вглядеться в фигуру Соколова. Ныне о нем знают немногие. Характерно, что в изданном в 1993 году биографическом словаре «Политические деятели России. 1917» статьи о Соколове нет, хотя там представлено более 300 лиц, сыгравших ту или иную роль в 1917 году (большинство из них с этой точки зрения значительно уступают Соколову). Впрочем, и в 1917 году его властное воздействие на ход событий казалось не вполне объяснимым. Так, автор созданного по горячим следам и наиболее подробного рассказа о 1917 годе (и сам активнейший деятель того времени) Н.Н. Суханов-Гиммер явно удивлялся, как он писал, «везде бывавшему и все знающему Н.Д. Соколову, одному из главных работников первого периода революции». Лишь гораздо позднее стало известно, что Соколов, как и Керенский, был одним из руководителей российского масонства тех лет, членом его немногочисленного «Верховного совета» (Суханов, кстати сказать, тоже принадлежал к масонству, но занимал в нем гораздо более низкую ступень). Нельзя не отметить также, что Соколов в свое время положил начало политической карьере Керенского (тот был одиннадцатью годами моложе), устроив ему в 1906 году приглашение на громкий процесс над прибалтийскими террористами, после которого этот тогда безвестный адвокат в одночасье стал знаменитостью.

Выдвигая «приказ № 1», Соколов, разумеется, не предвидел, что его детище менее чем через четыре месяца в буквальном смысле ударит по его собственной голове. В июне Соколов возглавил делегацию ЦИК на фронт. «В ответ на убеждение не нарушать дисциплины солдаты набросились на делегацию и зверски избили ее», – рассказывал тот же Суханов; Соколова отправили в больницу, где он «лежал… не приходя в сознание несколько дней… Долго, долго, месяца три после этого он носил белую повязку – "чалму" – на голове» (там же, т. 2, с. 309).

Между прочим, на это событие откликнулся поэт Александр Блок. 29 мая он встречался с Соколовым и написал о нем: «…остервенелый Н.Д. Соколов, по слухам, автор приказа № 1», а 24 июня – пожалуй, не без иронии – отметил: «В газетах: "темные солдаты" побили Н.Д. Соколова» (там же, т. 7, с. 269). Позже, 23 июля, Блок делает запись о допросе в «Чрезвычайной следственной комиссии» при Временном правительстве виднейшего черносотенца Н.Е. Маркова: «Против Маркова… сидит Соколов с завязанной головой… лает вопросы… Марков очень злится…»

Соколов, как мы видим, был необычайно энергичен, а круг его деятельности – исключительно широк. И таких людей в российском масонстве того времени было достаточно много. Вообще, говоря о Февральском перевороте и дальнейшем ходе событий, никак невозможно обойтись без «масонской темы». Эта тема особенно важна потому, что о масонстве еще до 1917 года немало писали и говорили черносотенцы; в этом, как и во многом другом, выразилось их превосходство над любыми тогдашними идеологами, которые «не замечали» никаких признаков существования масонства в России или даже решительно оспаривали суждения на этот счет черносотенцев, более того – высмеивали их.

Только значительно позднее, уже в эмиграции, стали появляться материалы о российском масонстве – скупые признания его деятелей и наблюдения близко стоявших к ним лиц; впоследствии, в 1960–1980 годах, на их основе был написан ряд работ эмигрантских и зарубежных историков. В СССР эта тема до 1970-х годов, в сущности, не изучалась (хотя еще в 1930 году были опубликованы весьма многозначительные – пусть и предельно лаконичные – высказывания хорошо информированного В.Д. Бонч-Бруевича).

Рассказать об изучении российского масонства XX века необходимо, между прочим, и потому, что многие сегодня знают о нем, но знания эти обычно крайне расплывчаты или просто ложны, представляя собой смесь вырванных из общей картины фактов и досужих вымыслов.

А между тем за последние два десятилетия это масонство изучалось достаточно успешно и вполне объективно.

Первой работой, в которой был всерьез поставлен вопрос об этом масонстве, явилась книга Н.Н. Яковлева «1 августа 1914», изданная в 1974 году. В ней, в частности, цитировалось признание видного масона, кадетского депутата Думы, а затем комиссара Временного правительства в Одессе Л.А. Велихова: «В 4-й Государственной думе (избрана в 1912 году. – В.К. ) я вступил в так называемое масонское объединение, куда входили представители от левых прогрессистов (Ефремов), левых кадетов (Некрасов, Волков, Степанов), трудовиков (Керенский), с-д. меньшевиков (Чхеидзе, Скобелев) и которое ставило своей целью блок всех оппозиционных партий Думы для свержения самодержавия» (указ. изд., с. 234).

И к настоящему времени неопровержимо доказано, что российское масонство XX века, начавшее свою историю еще в 1906 году, явилось решающей силой Февраля прежде всего именно потому, что в нем слились воедино влиятельные деятели различных партий и движений, выступавших на политической сцене более или менее разрозненно. Скрепленные клятвой перед своим и одновременно высокоразвитым западноевропейским масонством (о чем еще пойдет речь), эти очень разные, подчас, казалось бы, совершенно несовместимые деятели – от октябристов до меньшевиков – стали дисциплинированно и целеустремленно осуществлять единую задачу. В результате был создан своего рода мощный кулак, разрушивший государство и армию.

Наиболее плодотворно исследовал российское масонство XX века историк В.И. Старцев, который вместе с тем является одним из лучших исследователей событий 1917 года в целом. В ряде его работ, первая из которых вышла в свет в 1978 году, аргументированно раскрыта истинная роль масонства. Содержательны и страницы, посвященные российскому масонству XX века в книге Л.П. Замойского (см. библиографию в примечаниях).

Позднее, в 1986 году, в Нью-Йорке была издана книга эмигрантки Н.Н. Берберовой «Люди и ложи. Русские масоны XX столетия», опиравшаяся, в частности, и на исследования В.И. Старцева (Н.Н. Берберова сама сказала об этом на 265–266 стр. своей книги – не называя, правда, имени В.И. Старцева, чтобы не «компрометировать» его). С другой стороны, в этой книге широко использованы, в сущности, недоступные тогда русским историкам западные архивы и различные материалы эмигрантов. Но надо прямо сказать, что многие положения книги Н.Н. Берберовой основаны на не имеющих действительной достоверности записках и слухах, и вполне надежные сведения перемешаны с по меньшей мере сомнительными (о некоторых из них еще будет сказано).

Работы В.И. Старцева, как и книга Н.Н. Яковлева, с самого момента их появления и вплоть до последнего времени подвергались очень резким нападкам; историков обвиняли главным образом в том, что они воскрешают черносотенный миф о масонах (особенно усердствовал «академик И.И. Минц»). Между тем историки с непреложными фактами в руках доказали (вольно или невольно), что «черносотенцы» были безусловно правы, говоря о существовании деятельнейшего масонства в России и об его огромном влиянии на события, хотя при всем при том В.И. Старцев – и вполне понятно, почему он это делал, – не раз «отмежевывался» от проклятых черносотенцев.

Нельзя, правда, не оговорить, что в черносотенных сочинениях о масонстве очень много неверных и даже фантастических моментов. Однако ведь в те времена масоны были самым тщательным образом законспирированы; российская политическая полиция, которой еще П.А. Столыпин дал указание расследовать деятельность масонства, не смогла добыть о нем никаких существенных сведений. Поэтому странно было бы ожидать от черносотенцев точной и непротиворечивой информации о масонах. По-настоящему значителен уже сам по себе тот факт, что «черносотенцы» осознавали присутствие и мощное влияние масонства в России.

Решающая его роль в Феврале обнаружилась со всей очевидностью, когда – уже в наше время – было точно выяснено, что из 11 членов Временного правительства первого состава 9 (кроме А.И. Гучкова и П.Н. Милюкова) были масонами. В общей же сложности на постах министров побывало за почти восемь месяцев существования Временного правительства 29 человек, и 23 из них принадлежали к масонству!

Ничуть не менее важен и тот факт, что в тогдашней «второй власти» – ЦИК Петроградского Совета – масонами являлись все три члена президиума: А.Ф. Керенский, М.И. Скобелев и Н.С. Чхеидзе – и два из четверых членов Секретариата: К.А. Гвоздев и уже известный нам Н.Д. Соколов (двое других секретарей Совета – К.С. Гриневич-Шехтер и Г.Г. Панков – не играли первостепенной роли). Поэтому так называемое двоевластие после Февраля было весьма относительным, в сущности, даже показным: и в правительстве, и в Совете заправляли люди «одной команды»…

Представляет особенный интерес тот факт, что трое из шести членов Временного правительства, которые не принадлежали к масонству (во всяком случае, нет бесспорных сведений о такой принадлежности), являлись наиболее общепризнанными, «главными» лидерами своих партий: это А.И. Гучков (октябрист), П.Н. Милюков (кадет) и В.М. Чернов (эсер). Не был масоном и «главный» лидер меньшевиков Л. Мартов (Ю.О. Цедербаум). Между тем целый ряд других влиятельнейших – хотя и не самых популярных – лидеров этих партий занимал высокое положение и в масонстве: например, октябрист С.И. Шидловский, кадет В.А. Маклаков, эсер Н.Д. Авксентьев, меньшевик Н.С. Чхеидзе (и, конечно, многие другие).

Это объясняется, на мой взгляд, тем, что такие находившиеся еще до 1917 года под самым пристальным вниманием общества и правительства лица, как Гучков или Милюков, легко могли быть разоблачены, и их не ввели в масонские «кадры» (правда, некоторые авторы объясняют их непричастность к масонству тем, что тот же Милюков, например, не хотел подчиняться масонской дисциплине). Н.Н. Берберова пыталась доказать, что Гучков все же принадлежал к масонству, но ее доводы недостаточно убедительны. Однако вместе с тем В.И. Старцев совершенно справедливо говорит, что Гучков «был окружен масонами со всех сторон» и что, в частности, заговор против царя, приготовлявшийся с 1915 года, осуществляла «группа Гучкова, в которую входили виднейшие и влиятельнейшие руководители российского политического масонства Терещенко и Некрасов…, и заговор этот был все-таки масонским» («Вопросы истории», 1989, № 6, с. 44).

Подводя итог, скажу об особой роли Керенского и Соколова, как я ее понимаю. И для того, и для другого принадлежность к масонству была гораздо важнее, чем членство в каких-либо партиях. Так, Керенский в 1917 году вдруг перешел из партии «трудовиков» в эсеры, Соколов же, как уже сказано, представлялся «внефракционным» социал-демократом. А во-вторых, для Керенского, сосредоточившего свою деятельность во Временном правительстве, Соколов был, по-видимому, главным сподвижником во «второй» власти – Совете. Многое говорят позднейшие (1927 года) признания Н.Д. Соколова о необходимости масонства в революционной России: «…радикальные элементы из рабочих и буржуазных классов не смогут с собой сговориться о каких-либо общих актах, выгодных обеим сторонам… Поэтому… создание органов, где представители таких радикальных элементов из рабочих и не рабочих классов могли бы встречаться на нейтральной почве… очень и очень полезно…» Ион, Соколов, «давно, еще до 1905 г., старался играть роль посредника между социал-демократами и либералами».

* * *

Масонам в Феврале удалось быстро разрушить государство, но затем они оказались совершенно бессильными и менее чем через восемь месяцев потеряли власть, не сумев оказать, по сути дела, ровно никакого сопротивления новому, Октябрьскому, перевороту. Прежде чем говорить о причине бессилия героев Февраля, нельзя не коснуться господствовавшей в советской историографии версии, согласно которой переворот в феврале 1917 года был якобы делом петроградских рабочих и солдат столичного гарнизона, будто бы руководимых к тому же главным образом большевиками.

Начну с последнего пункта. Во время переворота в Петрограде почти не было сколько-нибудь влиятельных большевиков. Поскольку они выступали за поражение в войне, они вызвали всеобщее осуждение и к февралю 1917 года пребывали или в эмиграции в Европе и США, или в далекой ссылке, не имея сколько-нибудь прочной связи с Петроградом. Из 29 членов и кандидатов в члены большевистского ЦК, избранного на VI съезде (в августе 1917 года), ни один не находился в февральские дни в Петрограде! И сам Ленин, как хорошо известно, не только ничего не знал о готовящемся перевороте, но и ни в коей мере не предполагал, что он вообще возможен.

Что же касается массовых рабочих забастовок и демонстраций, начавшихся 23 февраля, они были вызваны недостатком и невиданной дороговизной продовольствия, в особенности хлеба, в Петрограде. Но дефицит хлеба в столице был, как следует из фактов, искусственно организован. В исследовании Т.М. Китаниной «Война, хлеб, революция (продовольственный вопрос в России. 1914 – октябрь 1917)», изданном в 1985 году в Ленинграде, показано, что «излишек хлеба (за вычетом объема потребления и союзных поставок) в 1916 г. составил 197 млн пуд.» (с. 219); исследовательница ссылается, в частности, на вывод A.M. Анфимова, согласно которому «Европейская Россия вместе с армией до самого урожая 1917 г. могла бы снабжаться собственным хлебом, не исчерпав всех остатков от урожаев прошлых лет» (с. 338). И в уже упомянутой книге Н.Н. Яковлева «1 августа 1914» основательно говорится о том, что заправилы Февральского переворота «способствовали созданию к началу 1917 года серьезного продовольственного кризиса… Разве не прослеживается синхронность – с начала ноября резкие нападки (на власть. – В.К. ) в Думе и тут же крах продовольственного снабжения!» (с. 206).

Иначе говоря, «хлебный бунт» в Петрограде, к которому вскоре присоединились солдаты «запасных полков», находившихся в столице, был специально организован и использован главарями переворота.

Не менее важно и другое. На фронте постоянно испытывали нехватку снарядов. Однако к 1917 году на складах находилось 30 миллионов (!) снарядов – примерно столько же, сколько было всего истрачено за 1914–1916 годы (между прочим, без этого запаса артиллерия в Гражданскую войну 1918–1920 годов, когда заводы почти не работали, вынуждена была бы бездействовать…). Если учесть, что начальник Главного артиллерийского управления в 1915 – феврале 1917 г. А.А. Маниковский был масоном и близким сподвижником Керенского, ситуация становится ясной; факты эти изложены в упомянутой книге Н.Н. Яковлева (см. с. 195–201).

То есть и резкое недовольство в армии, и хлебный бунт в Петрограде, в сущности, были делом рук «переворотчиков». Но этого мало. Фактически руководивший армией начальник штаба Верховного главнокомандующего (то есть Николая II) генерал М.В. Алексеев не только ничего не сделал для отправления 23–27 февраля войск в Петроград с целью установления порядка, но и, со своей стороны, использовал волнения в Петрограде для самого жесткого давления на царя и, кроме того, заставил его поверить, что вся армия – на стороне переворота.

Н.Н. Берберова в своей книге утверждает, что Алексеев сам принадлежал к масонству. Это вряд ли верно (хотя бы потому, что для военнослужащих вступление в тайные организации являлось, по существу, преступным деянием). Но вместе с тем находившийся в Ставке Верховного главнокомандующего военный историк Д.Н. Дубенский свидетельствовал в своем изданном еще в 1922 году дневнике-воспоминаниях: «Генерал Алексеев пользовался… самой широкой популярностью в кругах Государственной Думы, с которой находился в полной связи… Ему глубоко верил Государь… генерал Алексеев мог и должен был принять ряд необходимых мер, чтобы предотвратить революцию… У него была вся власть (над армией. – В.К.)… К величайшему удивлению… с первых же часов революции выявилась его преступная бездеятельность…» (цит. по кн.: Отречение Николая II. Воспоминания очевидцев. – Л., 1927, с. 43).

Далее Д.Н. Дубенский рассказывал, как командующий Северным фронтом генерал Н.В. Рузский (Н.Н. Берберова тоже не вполне обоснованно считает его масоном) «с цинизмом и грубою определенностью» заявил уже 1 марта: «…надо сдаваться на милость победителю». Эта фраза, писал Д.Н. Дубенский, «все уяснила и с несомненностью указывала, что не только Дума, Петроград, но и лица высшего командования на фронте действуют в полном согласии и решили произвести переворот» (с. 61). И историк вспоминал, как уже 2 марта близкий к черносотенцам генерал-адъютант К.Д. Нилов назвал Алексеева «предателем», и сделал такой вывод: «… масонская партия захватила власть» (с. 66). Подобные утверждения в течение долгих лет квалифицировались как черносотенные выдумки, но ныне отнюдь не черносотенные историки доказали правоту этого вывода.

Впрочем, к фигуре генерала Алексеева мы еще вернемся. Прежде необходимо осознать, что российские масоны были до мозга костей западниками. При этом они не только усматривали все свои общественные идеалы в Западной Европе, но и подчинялись тамошнему могучему масонству. Побывавший в масонстве Г.Я. Аронсон писал: «Русские масоны как бы светили заемным светом с Запада» (Николаевский Б.И., цит. изд., с. 151). И Россию они всецело мерили чисто западными мерками.

По свидетельству А.И. Гучкова, герои Февраля полагали, что «после того как дикая стихийная анархия, улица (имелись в виду февральские беспорядки в Петрограде. – В.К.), падет, после этого люди государственного опыта, государственного разума, вроде нас, будут призваны к власти. Очевидно, в воспоминание того, что… был 1848 год (то есть революция во Франции. – В.К.): рабочие свалили, а потом какие-то разумные люди устроили власть» («Вопросы истории», 1991, № 7, с. 204). Гучков определил этот «план» словом «ошибка». Однако перед нами не столько конкретная «ошибка», сколько результат полного непонимания России. И Гучков к тому же явно неверно характеризовал сам ход событий. Ведь, согласно его словам, «стихийная анархия» – это забастовки и демонстрации, состоявшиеся с 23 по 27 февраля в Петрограде; 27 февраля был образован «Временный комитет членов Государственной Думы», а 2 марта – Временное правительство. Но ведь именно оно и осуществило полное уничтожение прежнего государства. То есть настоящая «стихийная анархия», охватившая в конечном счете всю страну и всю армию (а не всего лишь несколько десятков тысяч людей в Петрограде, действия которых были ловко использованы героями Февраля), разразилась уже потом, когда к власти пришли эти самые «разумные люди»…

Словом, российские масоны представляли себе осуществляемый ими переворот как нечто вполне подобное революциям во Франции или Англии, но при этом забывали о поистине уникальной русской свободе – «свободе духа и быта», о которой постоянно размышлял, в частности, «философ свободы» Н.А. Бердяев. В западноевропейских странах даже самая высокая степень свободы в политической и экономической деятельности не может привести к роковым разрушительным последствиям, ибо большинство населения ни под каким видом не выйдет за установленные «пределы» свободы, будет всегда «играть по правилам». Между тем в России безусловная, ничем не ограниченная свобода сознания и поведения – то есть, говоря точнее, уже, в сущности, не свобода (которая подразумевает определенные границы, рамки «закона»), а собственно российская воля вырывалась на простор чуть ли не при каждом существенном ослаблении государственной власти и порождала неведомые Западу безудержные русские «вольницы» – болотниковщину (в пору Смутного времени), разинщину, пугачевщину, махновщину, антоновщину и т. п.

Пушкин, в котором наиболее полно и совершенно воплотился русский национальный гений, начиная по меньшей мере с 1824 года испытывал самый глубокий и острый интерес к этим явлениям, более всего, естественно, к недавней пугачевщине, которой он и посвятил свои главные творения в сфере художественной прозы («Капитанская дочка», 1836) и историографии («История Пугачева», вышедшая в свет в конце 1834 года под заглавием – по предложению финансировавшего издание Николая I – «История Пугачевского бунта»). При этом Пушкин предпринял весьма трудоемкие архивные изыскания, а в 1833 году в течение месяца путешествовал по «пугачевским местам», расспрашивая, в частности, престарелых очевидцев событий 1773–1775 годов.

Но дело, конечно, не просто в тщательности исследования предмета; Пушкин воссоздал пугачевщину с присущим ему и, без преувеличения, только ему всепониманием. Позднейшие толкования, в сравнении с пушкинским, односторонни и субъективны. Более того: столь же односторонни и субъективны толкования самих творений Пушкина, посвященных пугачевщине (яркий пример – эссе Марины Цветаевой «Пушкин и Пугачев»). Исключение представляет, пожалуй, лишь недавняя работа В.Н. Катасонова («Наш современник», 1994, № 1), где пушкинский образ Пугачева осмыслен в его многомерности. Говоря попросту, пугачевщину после Пушкина либо восхваляли, либо проклинали. Особенно это характерно для эпохи Революции, когда о пугачевщине (а также о разинщине и т. п.) вспоминали едва ли не все тогдашние идеологи и писатели.

Краткий конспект некоторых мыслей из книги Вадима Кожинова "Правда сталинских репрессий" (М., "Алгоритм-книга"/"Эксмо", 2006, 448 с.) Книги Вадима Валериановича Кожинова я читаю не так давно и читал далеко не всё: "Россия - век ХХ", "История Руси и русского слова", "О русском национальном сознании" - а всего им написано около тридцати книг и не только исторических или публицистических. Основная тематика работ Вадима Кожинова - теория литературы. Работу "Правда сталинских репрессий" мне дал почитать , за что ему отдельное спасибо. Книга содержит новые подходы к трактовке многих важнейших вопросов нашей истории, опирается на серьезный фактический материал, многие данные приводятся впервые. Зацепило название: не "Правда о сталинских репрессиях", а "Правда сталинских репрессий", то есть, предполагается, что в этих репрессиях была своя правда. Захотелось узнать, что это за правда, а их, как известно, минимум две: правда-истина и правда справедливость. Книга охватывает весь период нашей истории от Февральской революции до смерти товарища Сталина, поэтому остановлюсь только на тех вопросах, которые меня особенно интересуют, и которых я касался в своих работах, еще не читая Вадима Валериановича: - Кто разрушил императорскую Россию? - Кто с кем воевал в Гражданскую войну? - Чем объяснить засилье евреев в руководящих органах послереволюционной России? - Что такое коллективизация и кто ее проводил? - Был ли товарищ Сталин антисемитом? - В чем правда репрессий 1937-1938 гг.? Тем более, что попытавшись понять роль товарища Сталина в коллективизации (кибутизации) страны и в борьбе с космополитизмом, я обещал в соответствующих работах вернуться и к роли товарища Сталина в репрессиях 1937-38гг. ( )

Кто разрушил императорскую Россию

Обычно в этом обвиняют коварных большевиков, которые свергли, а потом и расстреляли царя-батюшку. Оказывается, большевики и царя не свергали, и расстреляли не царя, а гражданина Романова, который к тому времени уже давно и на законном основании не царствовал. Вадим Кожинов обращает внимание на тот факт, что: Во время переворота в Петрограде почти не было сколько-нибудь влиятельных большевиков. Поскольку они выступали за поражение в войне, они вызвали всеобщее осуждение и к февралю 1917 года пребывали или в эмиграции в Европе и США, или в далекой ссылке, не имея сколько-нибудь прочной связи с Петроградом. Из 29 членов и кандидатов в члены большевистского ЦК, избранного на VI съезде (в августе 1917 года), ни один не находился в февральские дни в Петрограде! И сам Ленин, как хорошо известно, не только ничего не знал о готовящемся перевороте, но и ни в коей мере не предполагал, что он вообще возможен. Массовые рабочие забастовки и демонстрации, начавшиеся в Петрограде 23 февраля, были вызваны недостатком продовольствия и его дороговизной. Но дефицит хлеба в столице был искусственно организован. Вадим Валерианович ссылается на работу Т.М. Китаниной "Война, хлеб, революция (продовольственный вопрос в России. 1914 - октябрь 1917)", из которого следует, что: "...излишек хлеба (за вычетом объема потребления и союзных поставок) в 1916 г. составил 197 млн. пуд." (с. 219 работы Т.М.Китаниной) Это же относится и к искусственно созданному дефициту снарядов на фронте: На фронте постоянно испытывали нехватку снарядов. Однако к 1917 году на складах находилось 30 миллионов (!) снарядов - примерно столько же, сколько было всего истрачено за 1914-1916-е годы (между прочим, без этого запаса артиллерия в Гражданскую войну 1918-1920 годов, когда заводы почти не работали, вынуждена была бы бездействовать...) Кто же организовал Февральский переворот? Вадим Валерианович пишет прямо: Гибель Русского государства стала необратимым фактом уже 2(15) марта 1917 года, когда был опубликован так называемый "Приказ N 1". Он исходил от Центрального исполнительного комитета (ЦИК) Петроградского - по существу Всероссийского - Совета рабочих и солдатских депутатов, где большевики до сентября 1917 года ни в коей мере не играли руководящей роли... (...) "Приказ N 1", обращённый к армии, требовал, в частности, "немедленно выбрать комитеты из выборных представителей (торопливое составление текста привело к назойливому повтору: "выбрать... из выборных". -- В.К.) от нижних чинов... Всякого рода оружие... должно находиться в распоряжении... комитетов и ни в коем случае не выдаваться офицерам... Солдаты ни в чём не могут быть умалены в тех правах, коими пользуются все граждане..." и т. д. Но это отправная точка, спусковой крючок механизма развала. Кто же создавал этот механизм, кто нажимал на спуск? Кожинов считает, что масоны. И к настоящему времени неопровержимо доказано, что российское масонство XX века, начавшее свою историю еще в 1906 году, явилось решающей силой Февраля прежде всего именно потому, что в нем слились воедино влиятельные деятели различных партий и движений, выступавших на политической сцене более или менее разрозненно. Скрепленные клятвой перед своим и одновременно высокоразвитым западноевропейским масонством (о чем еще пойдет речь), эти очень разные, подчас, казалось бы, совершенно несовместимые деятели - от октябристов до меньшевиков - стали дисциплинированно и целеустремленно осуществлять единую задачу. В результате был создан своего рода мощный кулак, разрушивший государство и армию. Кожинов приводит фактические данные о присутствии масонов в руководящих органах, созданных после инспирированного ими отречения царя-батюшки: Решающая его роль в Феврале обнаружилась со всей очевидностью, когда -- уже в наше время -- было точно выяснено, что из 11 членов Временного правительства первого состава 9 (кроме А.И. Гучкова и П.Н. Милюкова) были масонами. В общей же сложности на постах министров побывало за почти восемь месяцев существования Временного правительства 29 человек, и 23 из них принадлежали к масонству! Ничуть не менее важен и тот факт, что в тогдашней "второй власти" - ЦИК Петроградского Совета - масонами являлись все три члена президиума: А.Ф. Керенский, М.И. Скобелев и Н.С. Чхеидзе - и два из четверых членов Секретариата: К.А. Гвоздев и уже известный нам Н.Д. Соколов (двое других секретарей Совета -- К.С. Гриневич-Шехтер и Г.Г. Панков -- не играли первостепенной роли). Поэтому так называемое двоевластие после Февраля было весьма относительным, в сущности, даже показным: и в правительстве, и в Совете заправляли люди "одной команды"... Хотя позиция Вадима Валериановича тщательно аргументирована и опирается на документальные факты, которые трудно опровергнуть, думаю, он не совсем прав. В книге , изданной в 2003 году там же, в "Алгоритм-книге"/"Эксмо", я так писал о реальных глубинных причинах развала Российской Империи: Общество начала ХХ века, подхваченное волной освобождения крестьянства, промышленного подъема, очередной смены элит, развивалось слишком бурно для застывшего в своей косности государства с его потерявшей привлекательность идеологией православия, расколотого духовно, организационно изнасилованного Петром и не сумевшего ответить на вызовы стремительно развивающейся науки. (...) Но ни большевики, ни эсеры, при всей их организованности и идейной вооруженности не были готовы ни к взятию власти, ни тем более, к управлению страной. Крестьянский вопрос; слабое самодержавие, управлявшееся, по крайней мере, из трех центров - слабовольный государь, властная царица и хитрый мужик Распутин; провалы в войне, к которой мы опять не были готовы; идеологическая беспомощность правящей элиты и, наоборот, возрастающая привлекательность неожиданно широкого выбора альтернативных идей - от анархизма до октябризма - взорвали прогнившую оболочку государства и положили его беззащитное содержимое к ногам тех, кто осмелился заявить: "Есть такая партия!". Правда, надо сказать, что Вадим Кожинов отрицает положение советской историографии о том, что основная революционная масса народа боролась в 1917 году против буржуазного Временного правительства за победу большевиков, за социализм-коммунизм. При этом Вадим Валерианович ссылается на генерала Деникина: Генерал Деникин, досконально знавший факты, говоря в своих фундаментальных "Очерках русской смуты" о самом широком распространении большевистской печати в армии, вместе с тем утверждал: "Было бы, однако, неправильно говорить о непосредственном влиянии печати на солдатскую массу. Его не было... Печать оказывала влияние главным образом на полуинтеллигентскую (весьма незначительную количественно. -- В.К.) часть армейского состава". Что же касается миллионов рядовых солдат, то в их сознании, констатировал генерал, "преобладало прямолинейное отрицание: "Долой!" Долой... вообще все опостылевшее, надоевшее, мешающее так или иначе утробным инстинктам и стесняющее "свободную волю" -- все долой!". О порыве массы не к большевизму-меньшевизму, а к свободной воле мы еще поговорим. В любом случае, Российская империя была развалена руками политиков, руководствовавшихся либеральными, а отнюдь не большевистскими идеями. Были ли масонами Львов, Милюков, Гучков, Керенский и другие руководители Февраля - вопрос важный, но второстепенный, вопрос организационного порядка. В идеологическом плане руководители Февральского переворота, инициаторы отречения от престола безвольного Николая II, были либералами, верили в демократию и в Учредительное собрание, как позже верили в демократию и рынок те, чьими руками развалили Советский Союз. Кто же виноват в том, что кучке интеллигентов-либералов и далеких от жизни болтунов-теоретиков, были ли они масонами или нет, но удалось разрушить тысячелетнюю Империю? Здесь Вадим Кожинов ссылается на авторитет М.М. Гакебуша, издавшего в 1921 году в Берлине книжку с многозначительным заглавием "На реках Вавилонских: заметки беженца". Вот что пишет свидетель тех событий русский немец М.М. Гакебуш: "Виноваты все мы -- сам-то народ меньше всех. Виновата династия, которая наиболее ей, казалось бы, дорогой монархический принцип позволила вывалять в навозе; виновата бюрократия, рабствовавшая и продажная; духовенство, забывшее Христа и обратившееся в рясофорных жандармов; школа, оскоплявшая молодые души; семья, развращавшая детей, интеллигенция, оплевывавшая родину..." (напомню, что В.В. Розанов еще в 1912 году писал: "У француза -- "chere France", у англичан -- "Старая Англия". У немцев -- "наш старый Фриц". Только у прошедшего русскую гимназию и университет -- "проклятая Россия". Как же удивляться, что всякий русский с 16-ти лет пристает к партии "ниспровержения" государственного строя...". Это уже ближе к тому, что я высказал в книге "Не надо нас дурить". И не правда ли - до боли знакомо по нынешнему безвременью? Хотя сейчас и не говорят о "Проклятой России", зато с удовольствием и презрением называют свою страну "Проклятая Рашка". И власть, позволяющая вывалять в навозе основные принципы существования общества и государства, и продажная бюрократия, и идеологи, превратившиеся в жандармов, и школа, оскопляющая души, и интеллигенция, оплёвывающая Родину, - всё это сейчас имеется в избытке. Россия в XXI веке наступает на те же грабли, что и Россия начала века XX.

Кто с кем воевал в Гражданскую войну

На этот вопрос в книге Кожинова дается также прямой и однозначный ответ. Война шла не между сторонниками Российской Империи и узурпаторами-большевиками. Война шла между организаторами Февральского и Октябрьского переворотов, причем, первыми верховодили зависимые от Запада масоны, вторыми - евреи, стремящиеся к Мировой революции. Пишет Вадим Валерианович: Вопрос о Белой армии необходимо уяснить со всей определенностью. Во-первых, никак нельзя оспорить того факта, что все главные создатели и вожди Белой армии были по самой своей сути "детьми Февраля". Ее основоположник генерал М.В. Алексеев (с августа 1915-го до февраля 1917-го -- начальник штаба Верховного главнокомандующего, то есть Николая II; после переворота сел на его место) был еще с 1915 года причастен к заговору, ставившему целью свержение Николая II, а в 1917-м фактически осуществил это свержение, путем жесткого нажима убедив царя, что петроградский бунт непреодолим и что армия-де целиком и полностью поддерживает замыслы масонских заговорщиков. Главный соратник Алексеева в этом деле, командующий Северным фронтом генерал Н.В. Рузский (который прямо и непосредственно "давил" на царя в февральские дни), позднее признал, что Алексеев, держа в руках армию, вполне мог прекратить февральские "беспорядки" в Петрограде, но "предпочел оказать давление на Государя и увлек других главнокомандующих", А после отречения Государя именно Алексеев первым объявил ему (8 марта): "..."Ваше Величество должны себя считать как бы арестованным"... Государь ничего не ответил, побледнел и отвернулся от Алексеева" (там же, с. 78, 79); впрочем, ещё в ночь на 3 марта Николай II записал в дневнике, явно имея в виду и генералов Алексеева и Рузского: "Кругом измена, и трусость, и обман!" Что же касается других главных вождей Белой армии, генералов А.И. Деникина и Л.Г. Корнилова и адмирала А.В. Колчака, - они, по утверждению Кожинова, так или иначе были единомышленниками Алексеева и сделали свою блистательную карьеру уже после Февраля. Генерал Корнилов лично арестовал в Царском Селе императрицу и царских детей. Генерал Алексеев в Могилеве объявил об аресте самому императору и сдал его думскому конвою. В Крыму арестом находившихся там великих князей руководил заместитель Колчака контр-адмирал В.К. Лукин. Конечно, Кожинов признает, что "те или иные лица и даже группы людей в составе Белой армии исповедовали и в какой-то мере открыто выражали другие настроения и устремления, - в том числе и подразумевающие прямую и полную реставрацию вековых устоев России. Но это никак не определяло основную и официальную линию". На чьей стороне был Запад во время Гражданской войны? Вадим Валерианович отвечает на это так: Политика Запада исходила, во-первых, из чисто прагматических соображений, которые для него всегда играли определяющую роль: стоит ли вкладывать средства и усилия в Белую армию, "окупится" ли это? И когда к концу 1918 года Деникину удалось объединить антибольшевистские (в частности, белоказачьи) силы на юге России, Запад стал достаточно щедрым. Рассказав в своих "Очерках русской смуты" о предшествующей катастрофической нехватке вооружения, Деникин удовлетворенно констатировал, что "с февраля (1919 года. -- В.К.) начался подвоз английского снабжения. Недостаток в боевом снабжении с тех пор мы испытывали редко". Не приходится сомневаться, что без этого "снабжения" был бы немыслим триумфальный поначалу поход Деникина на Москву, достигший в октябре 1919 года Орла. Во-вторых, Запад издавна и даже извечно был категорически против самого существования великой - мощной и ни от кого не зависящей - России и никак не мог допустить, чтобы в результате победы Белой армии такая Россия восстановилась. Запад, в частности в 1918-1922 годах, делал все возможное для расчленения России, всемерно поддерживая любые сепаратистские устремления. И здесь ничего не изменилось за сто лет: Запад категорически великой - мощной и ни от кого не зависящей - России и делает всё возможное для её расчленения. В 1991 году ему это удалось с триумфом, на очереди расчленение того, что осталось от России, усеченной до размеров Российской Федерации. Кожинов считает, что Деникин и его Добровольческая Армия были полностью зависимы от Запада. Именно поэтому Деникин принял назначение Колчака Верховным правителем России. А сам Колчак, судя по всему, был не просто зависим от Запада в снабжении своей армии. Вот, что пишет Вадим Кожинов: Александр Васильевич Колчак был, вне всякого сомнения, прямым ставленником Запада и именно поэтому оказался Верховным правителем. В отрезке жизни Колчака с июня 1917-го, когда он уехал за границу, и до его прибытия в Омск в ноябре 1918 года много невыясненного, но и документально подтверждаемые факты достаточно выразительны. "17(30) июня, - сообщал адмирал самому близкому ему человеку А.В. Тимиревой, - я имел совершенно секретный и важный разговор с послом США Рутом и адмиралом Гленноном... я ухожу в ближайшем будущем в Нью-Йорк. Итак, я оказался в положении, близком к кондотьеру", - то есть наемному военачальнику... В начале августа только что произведенный Временным правительством в адмиралы ("полные") Колчак тайно прибыл в Лондон, где встречался с морским министром Великобритании и обсуждал с ним вопрос о "спасении" России. Затем он опять-таки тайно отправился в США, где совещался не только с военным и морским министрами (что было естественно для адмирала), но и с министром иностранных дел, а также - что наводит на размышления -с самим тогдашним президентом США Вудро Вильсоном. Именно по причине зависимости Белой армии от Запада, считает Кожинов, в Красной армии воевало ничуть не меньше, чем в Белой офицеров и генералов старой, царской армии. Так, в 1918-1922 гг. из 100 красных командующих армиями (командармов) 82 были царскими генералами и офицерами: Если же говорить об офицерском корпусе вообще, в целом, то в Красной армии служили, по подсчетам А.Г. Кавтарадзе, 70.000-75.000 человек, то есть примерно 30 процентов общего его состава (меньшая доля, чем из числа генштабистов, -- что имело свою многозначительную причину). Однако и эта цифра -- 30 процентов -- в сущности, дезориентирует. Ибо, как доказывает А.Г. Кавтарадзе, еще 30 процентов офицерства в 1917 году оказались вне какой-либо армейской службы вообще (указ. соч., с. 117). А это означает, что в Красной армии служили не 30, а около 43 процентов наличного к 1918 году офицерского состава, в Белой же -- 57 процентов (примерно 100 000 человек). Но особенно выразителен тот факт, что из "самой ценной и подготовленной части офицерского корпуса русской армии -- корпуса офицеров Генерального штаба" (с. 181) в Красной армии оказались 639 (в том числе 252 генерала) человек, что составляло 46 процентов -- то есть в самом деле около половины -продолжавших служить после Октября 1917 года офицеров Генштаба; в Белой армии их было примерно 750 человек (цит. соч., 6. 196-197). Итак, почти половина лучшей части, элиты российского офицерского корпуса служила в Красной армии! Возвращаясь к масонам, Вадим Валерианович детально прослеживает влияние масонов на "правительства" Белого движения. Он пишет: Ныне весьма популярно представление, согласно которому в "красной" России власть захватили "иудомасоны" или, быть может, правильнее выражаясь, "иудеомасоны" (огрубленный вариант -- "жидомасоны"). Но это словечко, если основываться на действительном, реальном положении вещей, приходится разделить надвое. В составе "красной" власти в самом деле было исключительно много иудеев или, точнее, евреев. Но что касается масонов, они-то находились как раз в составе "белой", а вовсе не "красной" власти (влиятельных же евреев среди белых, напротив, было очень мало -- М.М. Винавер, А.И. Каминка, М.С. Маргулиес, Д.С. Пасманик, М.Л. Слоним и еще немногие люди, которых можно было бы занести в рубрику "иудеомасоны"). В то же время, если объективно Белая армия поддерживалась Западом и выражала интересы Запада, то объективно Красная армия сражалась за восстановление России, как это ни странно может показаться на первый взгляд. Кожинов приводит мнение Василия Шульгина, либерала и националиста, одного из идеологов Белого движения. Шульгин, который ...постоянно и подчас крайне негодующе писал о "еврейском засилье" в большевистской власти, о том, что евреи, как он определил, "явились спинным хребтом и костяком коммунистической партии", которую они "своей организованностью и сцепкой, своей настойчивостью и волей... консолидировали и укрепили". Однако еще до окончания Гражданской войны, в 1921 году, способный к трезвому размышлению Василий Витальевич недвусмысленно заявил, что именно большевики "восстанавливают военное могущество России... восстанавливают границы Российской державы до её естественных пределов". Он уточнял: "Конечно, они думают, что они создали социалистическую армию, которая дерется "во имя Интернационала", -- но это вздор. Им только так кажется. На самом деле они восстановили русскую армию... Чем заплатила Россия за этот период Смуты? Точных цифр не знает никто, но Вадим Кожинов производит подсчеты на основании косвенных данных и приходит к выводу, что в этом периоде Россия потеряла около 20 миллионов человек, причем, потери Красной и Белой армии не превысили 2 миллионов человек, то есть, гибло, в основном, мирное население. В массовом сознании по сей день господствует совершенно ложное представление, согласно которому наибольшие человеческие потери приходятся на вторую половину 1930-х годов, в особенности на 1937 год. Это представление внедрялось в течение долгого времени идеологами, которых человеческие потери первых лет революции и периода коллективизации волновали не столь уж сильно или даже совсем не волновали... А погибших в "1937-м" эти идеологи воспринимали как близких им, "своих" людей. В действительности человеческие потери 1918-1922 годов и даже 1929-1933 годов были прямо-таки несоизмеримо более значительными, нежели потери второй половины 1930-х годов. Почему же большевикам, у которых верховодили евреи, удалось победить Белое движение, которым, по Кожинову, верховодили масоны? Ответ прост: Февральский переворот "отделил" Церковь от государства, уничтожил самодержавие и выдвинул в качестве образца западноевропейские (а не российские) формы общественного бытия, где властвует не идея, а закон. И (о чем также шла речь ранее) победа Октября над Временным правительством и над возглавляемой "людьми Февраля" Белой армией была неизбежна, в частности, потому, что большевики создавали именно идеократическую государственность, и это в конечном счете соответствовало тысячелетнему историческому пути России. Ясно, что большевики вначале и не помышляли о подобном "соответствии" и что их "властвующая идея" не имела ничего общего с предшествующей, И для сторонников прежнего порядка была, разумеется, абсолютно неприемлема "замена" Православия верой в Коммунизм, самодержавия -- диктатурой ЦК и ВЧК, народности, которая (как осознавали наиболее глубокие идеологи) включала в себя дух "всечеловечности", -- интернационализмом, то есть чем-то пребывающим между (интер) нациями, Однако "идеократизм" большевиков все же являл собой, так сказать, менее утопическую программу, чем проект героев Февраля, предполагавший переделку России -- то есть и самого русского народа -- по западноевропейскому образцу. Можно согласиться. Надо сказать, что и вторая попытка передела России по западному образцу и в угоду Западу, предпринятая в 1991 году с внедрением к нам, где силой, где обманом, либеральной демократии американского разлива, также с треском провалилась, что и не удивительно. Жалко только тех, кто сгорел в топке сверхсмертности, Нового Холокоста, который намного холокостее того, который устроили нацисты, и по своим жертвам приближается к числу жертв революций 1917 года и Гражданской войны, приведенному в оценке Вадима Валериановича Кожинова. Следует отметить, что В.В. Кожинов в рассматриваемой книге выдвигает очень важное положение о роли народа в период Гражданской войны и после неё. Коротко его мысль сводится к следующему: ...Объективное изучение хода событий 1918-1921 годов убеждает, что народ сопротивлялся тогда не столько конкретной "программе" большевиков, сколько власти как таковой, любой власти. После крушения в феврале 1917 года многовековой государственности все и всякие требования новых властей (будь то власть красных, белых или даже так называемых зеленых) воспринимались как ничем не оправданное и нестерпимое насилие. В народе после Февраля возобладало всегда жившее в глубинах его сознания (и широко и ярко воплотившееся в русском фольклоре) стремление к ничем не ограниченной воле. Так, обе основные -- и неизбежные -- государственные "повинности" -- подати и воинская служба, которые ранее представали как, конечно, тягостная, но неотменимая, "естественная" реальность бытия (сопротивление вызывало только то, что воспринималось в качестве несправедливого, не соответствующего установленному порядку), -- теперь нередко отвергались начисто и порождали ожесточенные бунты. (...) При изучении истории первых послереволюционных лет во всей её многосторонности становится очевидным, что народ -- или, вернее, его наиболее энергичная и "вольнолюбивая" часть -- боролся именно против власти вообще. Те же самые люди, которые стремились свергнуть власть красных, не менее яростно выступали и против власти белых, если тем удавалось взять верх. Об этом обязательно следует задуматься тем, кто "призывает Русь к топору", какими бы благими намерениями при этом они ни руководствовались.

Чем объяснить засилье евреев в руководящих органах послереволюционной России

Вадим Валерианович считает, что еврейский вопрос был частью более сложного вопроса об инородном составе верховной власти тех лет. Не отрицая исключительно большую роль евреев в тогдашнем руководстве, он выдвигает свои идеи, относящиеся к причинам возникновения такого положения, причем, он считает, что именно эти причины привели позднее к репрессиям 1937-38 гг. Но в связи с этим как бы сам собой возникает возбуждающий сегодня острейшие споры вопрос о том, что во главе большевистской власти над Россией находилось слишком много людей, которые не были русскими, притом чаще всего эту тему целиком превращают в "еврейскую". Нет сомнения, что громадная роль евреев в большевистской власти заслуживает самого пристального внимания, и в дальнейшем я специально и подробно остановлюсь на этом. Но полное сосредоточение на "еврейском вопросе" способно помешать пониманию истинной сути дела, ибо, в конце концов, евреи являлись все же только частью "инородного" и даже "иностранного" состава верховной власти тех лет. В состав руководства России тех лет входили представители таких народов или, точнее, стран, которые либо и фактически, и юридически отделились после революции от России, превратившись в самостоятельные государства, либо вообще никогда не принадлежали к ней (Ян Берзин, Феликс Дзержинский, Карл Радек, Христиан Раковски, Ян Рудзутак, Ивар Смилга, Петерис Стучка, Иосиф Сталин, Степан Шаумян, Серго Орджоникидзе, Вячеслав Менжинский, Мартин Лацис, Якоб Петерс и др.). Многие члены Реввоенсовета при основных фронтах Гражданской войны были, в сущности, иностранцами: Бела Кун, Карл Данишевски, Оскар Стигга, Юзеф Уншлихт, Рейнгольд Берзиньш (Берзин), Христиан Раковски, Ивар Смилга и т.д. В их полном распоряжении были особые подразделения так называемых "интернационалистов", подобранных в основном из проникшихся большевистскими идеями военнопленных (попавших в плен во время войны 1914-1917 годов), а также различных эмигрантов и беженцев. Как пишет Вадим Валерианович: Существовал своего рода единый "инородный" стержень, пронизывающий власть (в самом широком смысле этого слова) сверху донизу -- от членов ЦК до командиров пулеметных отделений. И решусь утверждать, что без этого "компонента" большевики и не смогли бы победить, не сумели бы прочно утвердить свою власть. Такая постановка вопроса, конечно же, вызовет у многих и недоумение, и гнев: что ж, выходит, судьба России не могла быть решена без "иностранного" участия? Неужели русские сами, без "чужаков", не могли преодолеть охватившие страну всеобщую смуту и междоусобие? Но обращение к мировой истории убеждает, что в подобных ситуациях роль "чужаков" закономерна или даже необходима. То есть, Вадим Кожинов считает доминирование евреев в руководстве страной следствием закономерного процесса выдвижения "чужаков" в периоды смут, гражданских войн и революций. Одновременно он выступает и против тех апологетов богоизбранного народа, которые считают, что в большевистском движении принимали не настоящие евреи, а "отщепенцы": Сионист М.С. Шварцман определил оказавшихся у власти в октябре 1917 года евреев как играющих "отвратительную" роль "отщепенцев" и "преступников". Могут возразить, что гонения на сионистов со стороны большевистской власти и позже были явно и гораздо менее последовательными и жестокими, нежели гонения на национально мыслящих русских людей. Это действительно так, и имелись, очевидно, две причины более "мягкого" отношения власти к еврейским "националистам". Во-первых, противостояние власти и сравнительно немногочисленных (в соотношении с русскими) национально ориентированных евреев не представляло грозной опасности для большевиков, а во-вторых, сказывалось, конечно, единство происхождения, племенная солидарность Более того, Кожинов в соответствии со своим посылом о роли "чужаков", считает, что к большевикам примкнули те евреи, которые были враждебны русской среде. ...Следует со всей определенностью сказать, что среди евреев-большевиков было очень мало таких, которые к 1917 году более или менее глубоко приобщились к русской культуре и быту. Те евреи, которые становились большевиками, начинали свою жизнь, как правило, в собственно еврейской среде, где все русское воспринималось как чуждое или даже прямо враждебное, а также как нечто заведомо "второсортное" либо вообще "примитивное" (примеры еще будут приведены). Между тем евреи, так или иначе приобщенные с ранних лет к русской культуре, как правило, не превращались в большевиков. Сам факт доминирования евреев в руководстве страной в первые годы после революции Кожинов отнюдь не отрицает, да и было бы нелепо отрицать очевидное. Он пишет: Известно, что в 1922 году, к XI съезду, в большевистской партии, насчитывавшей 375.901 человек, евреев было всего лишь 19.564 человека -- то есть немногим более 5 процентов... Какое уж тут "еврейское засилье"! Однако совсем другое обнаруживается при обращении к более высоким уровням "пирамиды" власти: так, среди делегатов съезда партии евреев было уже не 5 %, то есть один из 20, а один из шести, в составе избранного на съезде ЦК -- более четверти членов, а из пяти членов Политбюро ЦК евреями были трое -- то есть три пятых! Впрочем, уже отмечалось, что даже эти цифры не вполне раскрывают положение вещей, ибо руководители еврейского происхождения чаще всего играли более важную роль, чем занимавшие те же самые "этажи" власти русские, которых нередко выдвигали на первый план, в сущности, ради "прикрытия" (как мы видели, Троцкий не раз призывал не выдвигать на первый план евреев). Более того, Вадим Валерианович приводит свидетельства вполне нейтральных очевидцев: Доктор богословия А. Саймонс из США жил во время революции в Петрограде, являясь настоятелем местной епископальной церкви. Он заявил в 1919 году: "...многие из нас были удивлены тем, что еврейские элементы с самого начала играли такую крупную роль в русских делах... Я не хочу ничего говорить против евреев как таковых. Я не сочувствую антисемитскому движению... Я против него. Но я твердо убежден, что эта революция... имеет ярко выраженный еврейский характер. И свидетельства тех, кого трудно заподозрить в антисемитизме или сочувствии большевикам: Известный сионистский деятель М.С. Агурский, не боявшийся острых проблем, писал в своем содержательном сочинении "Идеология националбольшевизма", что в 1920-х годах установился взгляд "на советскую власть как на власть с еврейским доминированием", и "советское руководство... должно было постоянно изыскивать средства, дабы... убеждать внешний мир, что дело обстоит как раз наоборот. Это было нелегко, особенно в 1923 г., когда в первой четверке советского руководства не оказалось ни одного русского. Оно состояло из трех евреев и одного грузина..." Однако, засилье евреев в руководящих органах страны и в органах безопасности Кожинов объясняет их востребованностью в особых условиях, сложившихся после революции, в условиях тотального безвластия. Выше уже упоминалось, что народ в массе не был ни за белых, ни за красных. Он отрицал любую власть вообще, что Вадим Валерианович подтверждает примерами крестьянских восстаний в тылу Колчака, которые позволили красным достаточно быстро освободить от белых огромные территории. Тем не менее, всего через несколько месяцев после установления на этих территориях советской власти, снова начались не менее мощные восстания крестьян. Целесообразно напомнить и цитированные ранее точные характеристики самого состояния России после Февральского переворота -- характеристики, которые согласно сформулировали совершенно разные люди -- гениальный черносотенный мыслитель В.В. Розанов: "Не осталось Царства, не осталось Церкви, не осталось войска... Что же осталось-то? Странным образом -- буквально ничего" -- и влиятельный сподвижник Керенского В.Б. Станкевич: "стихийное движение" русского народа, "сразу испепелившее всю старую власть без остатка: и в городах, и в провинции, и полицейскую, и военную, и власть самоуправлений". И восстановить власть "на пустом месте" можно было только посредством самого жестокого насилия и, как оказалось, при громадной и, более того, необходимой роли "чужаков", способных "идти до конца"... Вадим Валерианович приводит воспоминания дипломата П.Н. Михайловского, сына Гарина-Михайловского, автора "Детства Тёмы": Во время Гражданской войны П.Н. Михайловский много скитался по России и не раз имел дело с ЧК. Он рассказывает, в частности, как в 1919 году еврейка-чекистка "с откровенностью объяснила, почему все чрезвычайки находятся в руках евреев: "Эти русские -- мягкотелые славяне и постоянно говорят о прекращении террора и чрезвычаек, -- говорила она мне. -- Мы, евреи, не даем пощады и знаем: как только прекратится террор, от коммунизма и коммунистов никакого следа не останется..." Не хочу подтверждать или опровергать логику рассуждений Вадима Валериановича Кожинова: я не историк. Но если принять эту логику, то не исключено, что при нарастании негативных событий, при дальнейшем отторжении народом нынешней власти, при падении цен на нефть до того уровня, на который они уже не раз опускались, в России вновь возникнет востребованность "чужаков" - и с той же самой задачей. Правда, на этот раз ими вряд ли будут евреи: у нас для этого есть, например, не менее пассионарные и отнюдь не мягкотелые чеченцы. 12 ноября 2011 года Москва Продолжение здесь.

Автор «Правды против кривды» выдающийся русский историк Вадим Кожинов чётко и уверенно расставляет все слова и предложения в тексте русской истории по своим местам. Он не только ликвидирует противоречия и нестыковки в процессе познания нашей истории, но и манифестирует любовь ко всему русскому в любых его проявлениях

Эта книга – переиздание труда «История Руси и русского слова» - в равной мере своевременна и несвоевременна (Кожинов В.В. Правда против кривды. – М.: Изд-во Алгоритм, Изд-во Эксмо, 2006. – 512 с.).

Первое – потому что никогда прежде выбор пути развития России не происходил столь болезненно и неуверенно, как в наши дни. И потому авторитетнейшее мнение выдающегося русского историка, культуролога и публициста Вадима Валерьяновича Кожинова (1930 – 2001) как никогда кстати: в качестве пищи для ума или даже готовых тезисов для очередного идеологического диспута. Несвоевременность же книги – в её намеренной бескомпромиссности. Именно поэтому редакционное название книги – «Правда против кривды» – вполне отражает суть множества мелких и крупных конфликтов, назревших в русско-российской историографии и вскрытых Кожиновым. Эти конфликты лежат как в плоскости знания об истории, так и в сфере трактовки былого, а значит, и выводов из неё.

Кожинов стремился охарактеризовать те периоды и стороны истории Руси и русского Слова, которые либо мало известны широкому кругу людей, либо толкуются односторонне и просто неверно. А именно: рождение и судьба богатырского эпоса, противоборство Руси с Хазарским каганатом, "темное" время 910-930-х годов,- время "забытого" князя Олега II, судьбоносное перемещение центра Руси в XII веке, истинный смысл Куликовской битвы, понимаемый чаще всего ложно и, наконец, деятельность и взаимоотношения величайших духовных вождей Руси конца XV - начала XVI века - Иосифа Волоцкого и Нила Сорского. Кожинов не полемизирует с другими авторами, он чётко и уверенно расставляет всё по своим местам, ликвидирует противоречия и нестыковки, оперируя громадным объёмом сведений из самых разных источников. При этом он не претендует на роль истины в последней инстанции, избегает подытоживающих формулировок, а если и употребляет их, то максимально корректно, без идеологической пристрастности.

Вместе с тем, ряд линий, которые могут быть сплетены в единую мировоззренческую базу, безусловно, прослеживается. Трактовке Кожинова присущ приоритет долгосрочной идейно-нравственной мотивации в историческом процессе, наперекор прагматизму. Тем не менее, будучи фундаментальным учёным, он не мог не видеть, что одно и то же явление в разных обстоятельствах и с разных точек зрения может приносить как пользу, так и вред:

«Едва ли можно усомниться в том, что именно идеократическая и евразийская суть России определяла её беспрецедентные крахи и падения; однако не стоит сомневаться и в том, что именно эта суть выражалась в её великих победах и взлётах, в её, по словам отнюдь не благоволившего России Маркса, «мировых успехах»» (С.61).

Кожинов – увлечённый и увлекающий автор. К сожалению, по его книгам не изучают историю и литературу в государственных заведениях, а ведь это могло бы изрядно «подстегнуть» гуманитарную мысль. Историк не только раскладывает по полочкам все ключевые моменты главных событий и явлений, но и высказывает множество мыслей-афоризмов, заслуживающих быть включёнными во все возможные цитатники. Вдумайтесь только:

«Если уж называть Россию «тюрьмой народов», то, в точном соответствии с логикой, следует называть основные страны Запада не иначе как «кладбищами народов», а потом уж решать, что «лучше» - тюрьма или кладбище» (С.74).

Или например, вот такое интересное сопоставление автора:

«Франческо Петрарка и преподобный Сергий Радонежский были современниками, но решать, кто из них кого «опережал» - дело не только неблагодарное, но и просто нелепое, - хотя сопоставление этих двух личностей может многое прояснить» (С.45).

Книгу следует рекомендовать всем, кто желает не просто получить знания об истории русского народа, но и узнать нашу историю, прочувствовать её. Конечно, Кожинова можно упрекнуть за такие «непопулярные» идеи, как апология Монгольской империи или «евразийской» полиэтничности русского государства, но очевидно, что всякий, кому небезразлично наше прошлое и наша культура, обязан прочесть эту без малого классическую книгу.