Польская православная церковь запретила своим священникам контакты с представителями УПЦ Киевского патриархата и Украинской автокефальной православной церкви (УАПЦ). Решение было принято на Архиерейском соборе Польской автокефальной православной церкви (ПАПЦ), сообщается на официальном сайте церкви.

«Святой собор епископов запрещает духовным лицам Польской автокефальной православной церкви вступать в литургические и молитвенные контакты со «священниками» так называемого «Киевского патриархата» и так называемой «Автокефальной церкви», — говорится в тексте сообщения.

В качестве причины указывается то, что неканонические структуры на Украине «сделали много зла». Участники собора также назвали инициаторов процедуры предоставления автокефалии раскольниками, которые провоцируют еще больший беспорядок и хаос.

«Только соблюдение догматических и канонических норм церкви и сохранение вековых традиций защитят православие от сложных экклезиальных последствий в международном масштабе», — заключили епископы.

Они призвали руководителей всех канонических православных церквей вместе и в духе взаимного уважения «довести до спокойного решения вопросы разделенного православия на украинской земле».

В ходе собора была затронута проблема приходов и монастырей, самовольно создаваемых представителями Киевского патриархата на территории Польши. ППЦ возмущена подобными действиями.

В середине октября Константинопольский патриархат заявил о начале процесса по предоставлению автокефалии церкви на Украине. Так, был отменен указ 1686 года о переходе Киевской митрополии под юрисдикцию Московского патриархата. Также была снята анафема, наложенная на украинских раскольников Филарета Денисенко (глава КП УПЦ) и Макария Малетича (глава УАПЦ).

В Киеве надеются получить томос об автокефалии до конца 2018 года. Однако соответствующий указ может быть выдан только предстоятелю объединенной церкви. Для того, чтобы выбрать его, УПЦ КП и УАПЦ планируют провести так называемый объединительный собор. Представители Московского патриархата УПЦ уже отказались участвовать в этом мероприятии. Дата его неизвестна.

В РПЦ действия Константинополя назвали поддержкой раскола и разорвали с ним евхаристическое общение по всей канонической территории, включая Украину и Белоруссию. Позже такое же решение принял и синод Русской зарубежной церкви.

Иерархи Сербской церкви осудили действия Константинопольского патриархата по предоставлению автокефалии УПЦ КП и призвали созвать Всеправославный собор, чтобы обсудить эту ситуацию.

Белорусская православная церковь, в свою очередь, также предупредила Константинополь, что предоставление автокефалии Украине приведет к расколу мирового православия.

В связи с этим в БПЦ убеждены, что решение об этом должно быть дезавуироано или отозвано, сообщает ФАН .

«Чтобы хоть как-то отрезвить горячие головы», БПЦ приняла решение приостановить служения с епископатом Константинопольской церкви, поминовение патриарха Константинопольского Варфоломея во время богослужений, участие БПЦ во всех мероприятиях, которые возглавляет или где сопредседательствует представитель Константинопольской церкви, сообщил Патриарший экзарх всея Беларуси, митрополит Минскмй и .

При этом глава БПЦ отдельно подчеркнул, что «это еще не разрыв». По его словам, церковь в Белоруссии вынуждена пойти на эти меры, чтобы обратить внимание патриарха Варфоломея на существующую проблему и побудить его «приостановить это деяние, иначе может быть раскол православия на нашей планете, это очень печально».

В ноябре против автокефалии выступили и представители Винницкой епархии на Украине. 42 священнослужителя из 44 отказались поддержать своего архиерея митрополита Симеона.

Напомним, что ранее митрополит Симеон стал единственным епископом канонической УПЦ Московского патриархата, который не поставил подпись под итоговым документом Архиерейского Собора от 13 ноября, осудившего действия Константинополя. Вместе с двумя другими иерархами УПЦ он посетил закрытую встречу с президентом Украины . Симеон также выступил за объединительный собор церквей на Украине.

Тем не менее служители Винницкой епархии заявили, что не приветствуют такие решения, а также выразили полную поддержку митрополиту Киевскому и всея Украины Онуфрию.

Поток эмигрантов из России не иссякает уже более четверти века. Едут в основном ученые и предприниматели. Однако среди ищущих новой жизни на Западе все чаще можно встретить тех, о ком в обществе сложились самые почтенные и патриотические мифы - священников Русской православной церкви. «Лента.ру» побеседовала с тремя представителями духовной эмиграции, пытаясь ответить на вопрос, случайное это явление или у сегодняшней «утечки попов» есть общая причинная канва. Все герои согласились на разговор лишь при условии, что их имена будут изменены. Это интервью мы включили в число лучших публикаций 2015 года. Другие лучшие материалы можно посмотреть пройдя по .

***

Отец Андрей Марков живет в США уже два года. Уехал с женой и четырьмя детьми. Трое уже взрослые люди, а младший - инвалид с синдромом Дауна. Андрей принял сан в 1992 году, на заре того, что сейчас - то с пафосом, то с иронией - называют «духовно-нравственным возрождением» России.

«Лента.ру»: Что это было за время для вас?

Андрей Марков : Время больших, пусть и наивных надежд. И вполне реальных возможностей. Церковная вертикаль тогда еще не окрепла, и среди духовенства было очень много замечательных, талантливых людей. Трудности были, но они казались временными. Я тогда начал свое служение в деревне под Муромом, а затем перебрался поближе к дому, в Москву. В середине 1990-х у священника было очень много работы - люди массово приходили в церковь. У меня уже родились трое детей, но времени на семью едва хватало. В 1996 году появился четвертый ребенок - Боря. Вскоре у него обнаружили синдром Дауна, и это изменило все.

Проблемы на службе?

Да, именно в тот самый период. Забота о Боре требовала много времени, душевных и физических сил. От церковного начальства я не раз слышал и за спиной, и даже в лицо фразы вроде «не надо было рожать, а теперь это твои проблемы». В конце концов я попросил два-три месяца отпуска за свой счет. Отпуск дали, но потом позвонили и сказали, что моя ставка сокращена. Шел 2001 год. После этого постоянного места служения у меня не было.

Как-то это не по-христиански получается.

Понимаете, это особенность отношения к духовенству в России. У нас поп не имеет права на слабость. Церковному начальству не нужны слабые звенья. Но дело тут не только в начальстве. Прихожане тоже зачастую отказываются понимать, что у священника могут быть проблемы с женой, с детьми, может просто накопиться усталость. Это ведет к тому, что священник, совершенно выгорев, деградировав в качестве пастыря, продолжает носить маску, как актер. А люди копируют эту игру. Роботы делают роботов.

Отъезд за границу стал для вас спасением?

Я понял, что РПЦ таким, как я есть, я просто не нужен. Тут нужны триумфаторы или люди, их изображающие. Кого я хотел спасти - так это Борю. Мне рассказывали, что в США есть эффективные программы помощи людям с синдромом Дауна. Когда я переехал в США, я убедился, что это правда. И, что еще важнее, в Америке отношение к больным людям и их родным гораздо позитивнее. И Боре, и нам, его семье, тут стало намного легче.

То есть по дому вы не скучаете?

И да, и нет. С одной стороны, все мои близкие живут в Америке. Многие друзья переехали или собираются переехать сюда. Но сам я хочу дожить до того момента, когда в нашей церкви что-то изменится и я смогу вернуться, чтобы служить Богу и людям дома. Теперь у меня есть опыт, знание того, как работать с проблемными детьми, мне бы хотелось применить это на родине. Я мечтаю иметь в России приход с домом-приютом для детей с синдромом Дауна и подобными заболеваниями.

Что же этому мешает?

У меня были знакомые священники, которые смогли организовать нечто подобное. Например, покойный отец Павел Адельгейм выстроил при своей церкви приют для детей с ментальными проблемами. Он был закрыт, когда у отца Павла этот приход забрали. Понимаете, в нашей церкви священник просто не может оперировать словом «будущее». В любую секунду, в любой момент тебя могут снять, перевести в другое место или просто выгнать, одним движением разрушая то, что было создано годами кропотливой работы, ломая все человеческие связи.

Чего ждут от священника люди?

Ждут способности действовать самостоятельно, творчески. Выстраивать отношения с людьми, помогать им. Но это возможно только при личном контакте. А какой контакт может быть, когда от тебя требуют лишь победных реляций, а при малейшей слабости перебрасывают с места на место или вообще сдают в утиль? Поэтому священники у нас теряют всяческую инициативу, уходят в себя, становятся инфантильными. Зачем что-то придумывать, что-то начинать, если завершить все равно не дадут? Зачем сближаться с людьми, если завтра с ними придется распрощаться? И сам горя хлебнешь, и людей подставишь или, того хуже, от веры оттолкнешь. Вот и получается, что все лишь имитируют какую-то церковную жизнь. А что из этого выходит в нашей стране - сами видите. Вечно обманывать нельзя ни народ, ни самих себя.

***

Церковная карьера отца Григория Рязанова сложилась куда успешнее. Ему нет и 30, но благодаря хорошему образованию (он окончил МГУ) у Григория прочное положение в церковной структуре. Служит в историческом храме одного из областных центров европейской части России, одновременно возглавляя миссионерский отдел епархии. Хорошая квартира в центре города, недешевый автомобиль. Но сейчас он тоже собирает документы на выезд за границу.

«Лента.ру»: Ваша церковная карьера всегда была столь блестящей?

Григорий Рязанов : И да, и нет. Строго говоря, вершины своей священнической карьеры я достиг при прошлом епископе. Это особенность нашей церковной системы: меняется начальник - меняется все. Я сохранил свое положение в основном потому, что начальство ценит тот факт, что я, окончив МГУ, вернулся в провинцию и занялся не бизнесом или чем-то иным, а пришел в церковь. Для руководства это вопрос престижа: вот какие у нас служат!

Почему же появилось желание уехать?

Мне кажется, для определенного типа людей такое решение сейчас просто витает в воздухе. Это единственный путь устройства жизни своей и своих детей (у меня их трое). Не только в материальном смысле, но и в духовном, церковном. Что касается лично меня, то это решение пришло извне. В какой-то момент мне предложили, подали идею: а не хотел бы ты послужить еще где-то? Я прежде о таком варианте и не думал. Тем не менее основные мотивы, которыми я руководствуюсь в данный момент, были актуальны для меня и пять, и семь лет назад.

Какие мотивы?

У меня есть стержневое мнение, что для того, чтобы священник и человек себя реализовал, ему нужны две вещи - независимость и среда. Под независимостью я понимаю такое положение дел, когда ты принимаешь решения сам. Но что бы ты ни сделал, исправлять ошибки тоже тебе. Это повышает градус ответственности. В не меньшей мере важна и среда. Говорят, что каков поп, таков и приход, но верно и обратное. Если ты годами служишь среди людей, которым ничего не нужно, кроме набора ритуалов, ты и сам начинаешь этим жить. И если от себя не убежишь, то от подобного общества убежать можно. За границей внутренней свободы все-таки больше. А с этой свободой приходят такие базовые христианские ценности, как ответственность, милосердие, сострадание.

Что страшнее - среда или отсутствие независимости?

Наверное, отсутствие независимости. Священники не уверены не то что в завтрашнем дне, но даже в сегодняшнем вечере. Никакие заслуги, никакой талант не защитят священника от того, что его лишат прихода и отправят куда-то. И тогда все, что он строил годами, - община, какие-то проекты, дела - пойдет прахом, а семья окажется в бедности и неопределенности. Это приводит подчас к тому, что священник начинает ставить целью своей жизни создание некоторого финансового парашюта, который позволит ему и его семье как-то пережить потерю места служения. И дело тут не в алчности людей, а в самой системе. Когда нет никаких гарантий, то вместо того, чтобы заботиться о вверенной тебе пастве, ты начинаешь заботиться о себе. Я понимаю, что рано или поздно и я начну так деградировать. Не хочу для себя такой судьбы.

Есть ли среди ваших знакомых священников те, кто тоже хочет уехать?

Я знаю о людях, которые были бы рады уехать, будь у них возможность. Один из моих друзей-священников сказал мне: «Если сможешь как-то устроиться за границей, перевези меня». Но для большинства коллег священник, уезжающий на ПМЖ за рубеж, - это «предатель в рясе». И дело тут не в каком-то особом патриотизме нашего сословия, а в крайней его инфантильности. Среди духовенства обладание и подчинение - это нечто священное. Абсолютное послушание начальнику - высшая добродетель. Отторжение вызывает не сам факт, что я уезжаю из России, а то, что я принял это решение самостоятельно.

За границей продолжите служение?

Ради этого и еду! Эмиграция, которую я планирую, - это эмиграция не из священства, а во имя священства. Я хочу иметь возможность как можно лучше исполнить свое призвание священника. Это, по большому счету, главная причина. Лучшая, самая комфортная жизнь за границей не стоит для меня ничего, если она не предполагает служение Богу и людям в священном сане. Это служение - смысл всей моей жизни.

***

C отцом Николаем Карпенко удалось связаться не сразу, а от интервью он отказывался до последнего. Николай и в эмиграции продолжает служить в церкви, принадлежащей Московскому патриархату.

«Лента.ру»: Что не сложилось у вас в России?

Николай Карпенко : Я стал батюшкой скорее по стечению обстоятельств. Сам я из неверующей семьи. В начале 1990-х, как многие, стал ходить в церковь. Там меня заметили, предложили «послужить Богу». А дальше - как в истории о «бичах», людях, которых подпоили, отняли документы и забрали в кабалу. Паспорт, конечно, у меня не отбирали. Но я стал как крепостной: жил в деревне, из прихода - ни шагу, даже на пару дней. К родителям и то позволяли съездить не больше нескольких раз в год, а ведь до них было всего полторы сотни километров.

И фоном всего этого - нищета. Приход сельский, денег ни у кого нет. А церковное начальство еще и отчислений требовало. Мы - я, моя супруга и наши пятеро детей - выживали лишь огородом. Но о том, чтобы покинуть место служения и перебраться хотя бы поближе к родителям, не могло быть и речи. Тех, кто пытался, не просто запрещали в священнослужении - на них сливали весь компромат, накопленный в их личном деле. Жалобы, анонимки…

Об эмиграции долго думали?

У меня не было времени думать. Дети, приход, заботы. Но когда родители моей жены - этнической немки - уехали в Германию, эта мысль пришла сама собой. Это же естественно: супруге хотелось к своим папе и маме, моим детям - к бабушке и дедушке. Отношения у нас были хорошие. Но архиерей об этом и слышать не хотел. Говорил, что наш удел - «святая Русь».

Главное, что давило на сердце, - полное отсутствие каких-либо перспектив для детей. У нас на селе даже школы нормальной не было, поликлиники - ничего вообще. А я ни сам отъехать никуда не могу, ни даже денег мало-мальских для них заработать. Это разве отец? В какой-то момент я решил для себя: все, хватит. Я стал буквально осаждать архиерея, пока он не освободил меня от прихода с правом служить, где захочу. Вскоре я уехал к родным в Германию. Чувство было, как будто из тюрьмы вырвался.

По прихожанам не скучали?

На момент отъезда нет. Знаете, нищета и отсутствие малейших перспектив для детей постепенно привели меня в такое состояние, что я ничего не чувствовал, кроме желания сбежать.

Неужели не было ничего интересного в вашем приходе?

Нет, не было. Ведь я жил в глухой провинции, там нищета сплошная. Знаете, я бедность легко переношу. Но нищета - это другое. Она лишает надежды, подавляет, вгоняет в постоянную депрессию. День похож на день, никакого будущего. Ни в чем нет смысла.

Фото: Дмитрий Азаров / «Коммерсантъ»

Вы жалели, что стали священником?

В тот момент да. Мое служение было сопряжено с такими обстоятельствами, что казалось мне тяжким и, главное, бессмысленным бременем. А в Германии ситуация удивительным образом развернулась. Здесь у меня появилась светская работа и я перестал зависеть от церковного начальства в финансовом плане. Более того, я получил возможность служить безо всякой денежной заинтересованности - от души, от сердца. Какая это радость!

Как отнеслись к вашему отъезду ваши коллеги-священники?

Ну многие из них тоже уехали на Запад, нескольким я помог перебраться. А другие… Не знаю. Осуждают меня, наверное, а может, и нет. Мы не поддерживаем отношений, хотя о многих у меня остались добрые воспоминания. Но моя жизнь давно в Германии. Мои дети - немцы.

Сложный вопрос. Я прижился в Германии, но при всем этом я остаюсь русским священником. Одним из многих русских попов, у которых нет будущего в России.

Русская православная церковь (РПЦ) насчитывает около 40 тысяч священников. Порядка 20 тысяч из них служат в России. Это значит, что с распада СССР число духовенства выросло более, чем втрое. Кто все эти люди?

Чтобы ответить на этот вопрос, я провел небольшое - кто служит в трех типичных российских епархиях (Тверь, Уфа и Курган). Вышло, что священники в массе своей - люди немолодые: 69% сейчас в возрасте от 37 до 60 лет, а еще 13% - за 60. Они неплохо образованы - без малого 40% закончили светские вузы, часто - в Москве и Петербурге. Что забавно, эта доля в духовенстве примерно вдвое выше, чем в епископате, который поставлен им руководить. Но преобладают, как нетрудно догадаться, люди со средним и неполным средним образованием (школа, ПТУ или техникум) - их больше 60%. Как правило, они получили дополнительное образование в семинарии или православном вузе. Но есть такие, кто обошелся и без этого.

Цифры, конечно, мало говорят нам о том, почему люди решили сделать богослужение своей профессией. По моим наблюдениям, основных мотивов и, соответственно, социальных типов духовенства, существует три.

Требоисполнители

Требоисполнители - основа духовенства как корпорации. Они пришли в церковь, чтобы без особых идейных «шараханий» исполнять полагающиеся ритуалы, реализовывать свое предназначение и способности и получать за это деньги. Как правило, это прямые и «конкретные» в своих словах и желаниях люди, со светским образованием невысокого уровня. Среди них встречаются выходцы из священнических семей; из сел, которые традиционно производят большое количество священников (таких немало на Западной Украине и в Молдове); из рабочих и крестьянских семей; а также бывшие «люди в погонах» и провинциальные культурные работники.

Их жизненный путь обычно тоже прям. Во времена СССР это были 8-10 классов школы, потом ПТУ или техникум, потом срочная в армии. Тут возникала развилка: пыльная работа по рабочей профессии (среди священников Уфимской митрополии встречаются бывшие автослесарь, портной, помощник машиниста, электромеханик и т. д.), уход в профессиональную армию-милицию-бандиты или служение в церкви.

требоисполнители ограниченны, но деятельны - строят храмы, находят деньги, опекают социальные группы, из которых сами вышли, - военных, казаков, заключенных

«Входной билет» в священники в конце 1980-1990-е не стоил ничего - брали всех мужчин, кто был без внешних изъянов и явных психических отклонений. А давал сан много. За год из молодого слесаря можно было стать уважаемым в округе человеком. Для этого не требовалась даже семинария (тогда четыре, теперь пять лет учебы), поскольку священников не хватало. «Благочестивых трактористов» (церковный мем) рукополагали без всякого «духовного образования».

Если не обращать внимания на гомофобную риторику официальных лиц РПЦ, на практике для гомосексуалов РПЦ - это довольно открытый и дружелюбный мир. Как правило, отвергаемый сверстниками, «не такой как все» мальчик находит теплый прием в храме, где всегда нужны дети и подростки для различных послушаний. И уже со средних классов школы начинает делать в храме карьеру.

Если не обращать внимания на гомофобную риторику официальных лиц, для гомосексуалов РПЦ - довольно открытый и дружелюбный мир

Поскольку «таких» в церковной среде много, юноша вливается в систему неформальных контактов, которая быстро определяет ему место под солнцем. Как правило, в течение нескольких лет, с начала самостоятельной жизни, он становится членом однородной молодежной мужской компании, тусующейся при влиятельном священнике или архиерее. Самая ранняя из таких компаний, которую я нашел, относится еще к середине 1960-х - внутрицерковные критики в письме в Московскую патриархию прямо назвали ее «гаремом».

Свидетельства, собранные Кураевым, и мои интервью и наблюдения говорят о том, что этот тип социальной организации наблюдается в десятках епархий. Для молодых людей зарезервированы позиции шофера владыки, иподиакона, регента и певчих архиерейского хора. Фаворит зачастую занимает должность личного секретаря или келейника архиерея (денщика, с санкционированным церковной практикой правом оставаться на ночь в одной комнате с начальником), реже секретаря епархиального управления. На этом уровне происходит определенная сепарация - кто-то, покрутившись, навсегда уходит из церкви, кто-то отправляется в монастыри, другие получают образование и становятся приходскими священниками.

Особенно это касается «фиолетовых» - так в церкви называют тех «голубых», кто настолько не в силах скрывать свою ориентацию, что епархиальному руководству становится неловко перед спонсорами, и оно старается сплавить чересчур откровенных геев на приход к ничего не понимающим бабушкам, способным истолковать любое поведение в благочестивой церковной терминологии.

Наиболее толковые и аккуратные становятся начальниками среднего звена в епархиальном управлении или отправляются с покровителями делать карьеру - в Москву, в новую епархию, где в 20 лет можно официально стать «вторым человеком» и «гонять» «маститых протоиереев» (цитата из моего интервью с одним таким церковным чиновником в 1997 году, ныне он сам «маститый протоиерей» в одном из регионов Поволжья).

В 2011 году Екатеринбургскую епархию РПЦ потряс громкий скандал: иеродиакон Кирилл (Григорьев), преподаватель Екатеринбургской духовной семинарии, бывший ведущий телепередачи «Союз», без предупреждения скрылся из страны и, как позже стало известно, перешел в католичество. Проучившись в Латинской Америке, он переехал на Украину, где стал служить в греко-католической церкви, находящейся в остром конфликте с Московской патриархией. Теперь отец Кирилл вернулся в Екатеринбург, будучи уже греко-католическим священником. В интервью «Политсовету» он рассказал о нравах внутри РПЦ, о своем переходе в католичество и о различиях между греко-католическими и православными священниками. При этом отец Кирилл подчеркивает, что все сказанное - его личное мнение, а не официальная позиция католической церкви.

Фотография из личного архива отца Кирилла

- Отец Кирилл, с чего началось ваше знакомство с христианством?

Свою тягу к христианству я почувствовал в католическом костеле до семинарии. Я зашел туда, когда был инфантильным подростком, однако наладить общение с католическими священниками я постеснялся. То, что называют воцерковлением, я прошел в православной семинарии и сразу же погрузился в среду православного духовенства. Я думаю, что такой путь был по-своему хорош, поскольку у меня до семинарии не было стереотипов о священстве. То есть я увидел православное священство сразу с изнанки, не всегда с приглядной стороны. Увидел отношение со стороны высокопоставленных священников к семинаристам как к нелюдям, как к бесплатной рабочей силе. Особенно явным оно стало при архиепископе Викентии (Мораре). Я поступил в первый год, когда он пришел на екатеринбургскую кафедру. Первое время все еще было сдержанно, потом все хуже и хуже. За 5 лет обучения у меня сложилось определенное представление, что такое православный священник. Но во время обучения это не вызывало какого-то бунта, это воспринималось как данность, поскольку я не знал, что может быть иначе.

- У вас эта ситуация не отбила желания стать священнослужителем?

Нет, не отбила. Не знаю почему. Я объясняю это религиозным термином «призвание». Я хотел быть священником несмотря ни на что. Поэтому пошел по специальности.

- Вы рассчитывали, что со временем в РПЦ изменится отношение к священникам?

Я не надеялся, что изменится. Я рассчитывал, что выдержу, что я адаптируюсь к этой ситуации, но этого не получилось. Когда я стал в семинарии диаконом, мне шире открылась жизнь православного священства. Несправедливое отношение архиерея к священникам, которое я испытывал и на себе.

- А в чем проявлялась эта несправедливость?

Это проявлялось в элементарном самодурстве архиепископа. Я не слышал, чтобы он интересовался, как у священника дела, какие он испытывает нужды, как он молится. Архиерея интересовало насколько у нас длинная борода, длинные волосы. Элементарно за более менее аккуратную стрижку приходилось получать от архиерея по голове.

Я видел, как страдали другие священники, особенно из каких-то сел и маленьких городов. Их поднимали на епархиальных собраниях, в присутствии священников и мирян, и начинали публично ругать, как подростков. Я считаю, что это унижение, когда архиерей поднимает человека и говорит: «Вот ты отец такой-то. Ну-ка, давай вставай». Это отсутствие этики и элементарного воспитания. Нельзя ругать священника при священниках и мирянах. Архиерей может ему высказать что-то один на один.

Спустя годы могу точно сказать, что в православной церкви ни о каком отношении епископа как отца к своим священникам речи быть не может. Это отношение деспота к своим рабам. Священник в РПЦ - это даже не наемный рабочий. Это безгласный раб. Это данник, который должен собирать дань для архиерея. Успехи священника в РПЦ оцениваются не его пасторской деятельностью, но оцениваются по его финансовой деятельности. Паства здесь выступает только как источник доходов для церкви.

- Это прямым текстом говорилось?

Нет. Это ясно давалось понять на епархиальных собраниях. На каждую церковь был определенный налог. Священник был обязан его уплатить. Если он не справлялся, он становился неблагонадежным. По сути, финансовая деятельность священника была единственным критерием для его оценки.

- С вас тоже требовали собирать налог?

Меня эта проблема не коснулась. Я был диаконом, у диакона нет своей паствы. После принятия сана остался в семинарии. Меня взяли как успешного студента. Сначала я был ассистентом преподавателя, затем уже сам преподавал литургику (дисциплина по изучению богослужения - прим. ред.) в течение трех лет.

- Когда вы заинтересовались другой церковью?

Как я уже говорил, впервые я побывал в костеле до семинарии, а затем уже в ходе обучения наладил общение с католическими священниками. При этом такого предубеждения, которое могло возникнуть к католикам в результате обучения, у меня не было.

- В семинарии закладывалось предубеждение к иноверцам?

Сама система обучения, те курсы, которые нам читались, прямо настраивали молодого человека – семинариста на некую неприязнь к католикам. Католики подавались как враги православия, как палачи. Греко-католики - это вообще было что-то страшное, еще хуже, чем крестоносцы. У меня же была возможность сравнить РПЦ и католическую церковь. Я мог прийти в костел и увидеть, что там никого не убивают и даже плохо о православии не говорят.

Я общался с католическими священниками. Стал общаться даже с католическим епископом. Тогда я еще не знал их изнанки, но у католического священства мне стала импонировать манера общения, то есть это абсолютное приятие. Не было такой злой критики, как у РПЦ к католикам. Подкупал высокий уровень общей культуры и эрудиции католического духовенства. Католический священник культурно на порядок выше православного, поскольку западная система воспитания духовенства, отлаженная столетиями, дает знать. Православные священники по большей своей части не имеющие даже специального образования, просто взятые мужики от сохи, которые перенесли свои советские комплексы и мышление в РПЦ. Элементарно не все стригут ногти и соблюдают личную гигиену. Это, конечно, касается не всех православных священников.

- Вы пытались говорить о католиках с православными семинаристами или священниками?

Да, пытался. За это в семинарии я заслужил репутацию чуть ли не еретика, особенно когда пытался критиковать сугубо православные обряды и обычаи. Например, за сомнение в том, что схождение «благодатного огня» в Иерусалиме действительно является чудом. Мне сразу говорили: «Ты католик-еретик, иди отсюда». Хотя были такие семинаристы, с кем получалось говорить на эти темы. Возникают не столько симпатии к католичеству, сколько социальный протест против нечеловеческого отношения к священнику в РПЦ. На этом фоне прокатолические взгляды могут возникнуть как выражение социального недовольства: «Здесь плохо, а в католической церкви иначе».

- Когда вы приняли решение перейти из РПЦ в католическую церковь?

Это решение вызревало долгие годы еще со старших курсов семинарии. Хотя я собирался стать православным священником, но не исключал, что когда-нибудь в далекой перспективе я стану католиком. Но мне как человеку глубоко претило отношение, которое испытывал на себе православное священство. Я мог бы, наверное, терпеть, но, зная другой образ жизни и отношений между епископом и священником, я уже не мог оставаться в РПЦ. Конечно, можно было бы и смириться с окружающей действительностью. Потихоньку служить и получать какую то зарплату. Но тогда это значило бы пойти наперекор своим убеждениям. Сама система тебя либо ломает, и ты становишься злым, двуличным, подлым, либо тебя эта система выбрасывает. Я почувствовал, что меня эта система начала выбрасывать. Я не «заточился» под клирика РПЦ.

Я верю, что в православной церкви многие священники, как и я, терзаются и мучаются. Но они не знают другой альтернативы и запуганы потому, что как учат в РПЦ: «Истинная церковь - это только православная церковь. Все остальное - там нет спасения». То есть любая другая церковь для такого священника - погибельна.

- Вы говорили кому-нибудь о своем уходе РПЦ?

Кроме своих родных никому. Мой отъезд совпал с периодом двоевластия, когда ушел Викентий и его место занял митрополит Кирилл (Наконечный). До меня не было никому дела, поскольку в это время в епархии проходили кадровые перестановки. Я никому ничего не сказал и уехал.

- Почему не стали рассказывать?

Не хотелось лишних сложностей. Если бы об этом узнал митрополит Кирилл, меня бы начали таскать к нему на ковер, лезть под кожу. Мне лишние допросы были ни к чему. Решение было принято, и мне было неинтересно оправдываться за него перед православными иерархами. Из РПЦ к католикам начали бы писать письма, что к вам переходит такой-то. Я вполне реально опасался и за свою репутацию. Могли элементарно написать на меня клевету. Для Русской православной церкви это вполне реально, от них можно было ожидать всего. Я знаю одного священника, который некоторое время назад бежал с семьей из России, опасаясь за свою жизнь. Во избежание скандала, который РПЦ могла обратить против католиков и испортить с ними отношения, меня решили переместить в Латинскую Америку.

- По какой причине было необходимо уезжать так далеко?

Чтобы даже не пытались как-то искать и влиять на меня и на тех людей, которые меня приняли в католическую церковь. Если бы я уехал в страну, которая граничит с Россией, то РПЦ могла написать иерарху который меня принял. А тут услали так далеко, что любой диалог уже был затруднен.

- Как в Екатеринбургской епархии отреагировали на ваш уход из РПЦ?

По словам моих друзей, в епархии начался канонический процесс. Меня хотели заочно запретить в священнослужении. Сразу нашлись подходящие каноны. Вообще, правоприменение в РПЦ - это отдельный вопрос, очень похожий на российское судопроизводство. Про каноны в РПЦ вспоминают только тогда, когда нужно кого-то стереть в порошок. В этом случае сразу начинают вспоминать все Вселенские и поместные соборы, применяют все наказания. Я не знаю, чем закончился мой процесс. Может меня и запретили. Насколько я понял, со временем это заглохло. Я для всех исчез. На церковный суд меня не вызвать. В Московский патриархат это все так и не пошло. Я просто пропал. Через полгода, видя, что каких-то негативных последствий не наступает, я уже продолжил обучение в греко-католической семинарии в Украине.

- Почему греко-католическая? Ведь изначально речь шла о католицизме?

Греко-католическая церковь - это тоже часть католической церкви. Я решил сохранить свой обряд, поскольку я долгие годы служил как православный диакон, это стало моей традицией. Греко-католическая церковь имеет своего патриарха в Киеве, который подчиняется папе Римскому.

- У вас не было разочарований, когда вы познакомились с изнанкой греко-католического священства?

Нет. Не было. Я всего три года в греко-католической церкви, но первое, что меня подкупило, там действительно епископ для священников отец. Епископ может отругать, даже наказать, но это не превращается в травлю священника, как в РПЦ. Православный епископ пока со свету священника не сживет, не успокоится. Это как кровная вражда.

Мне приходилось вместе сидеть с патриархом греко-католической церкви, я свободно высказывал при нем свои мысли и видение по тем или иным вопросам. Такое отношение было ко всем священникам.

- После возвращения в Екатеринбург что-то для вас изменилось?

Я многих друзей потерял из-за перехода. Люди, посчитав меня предателем, сочли за лучшее прекратить со мной общение. Хотя оказались и те, кто с пониманием отнеслись к моему выбору, что для меня было неожиданностью. Я объясняю это тем, что есть люди, которые задумываются о несправедливости, которая есть в РПЦ. Я считаю, что рыба ищет где глубже, а человек где лучше. Ничего плохого нет, чтобы найти для себя ту церковь, ту общность, которая более всего отвечает твоим взглядам и видению человеческих отношений, то сообщество и ту церковь, где ты себя можешь полностью реализовать.

Вопросы корреспондента «Политсовета»