Лагерный поэт расскажет о годах на зоне. Письма оттуда

Запретка. Купол золотой
И крест на нём, вспоровший небо.
Реальность сглажена мечтой,
Перемешались быль и небыль.

Главнее главного здесь Бог,
Ценнее ценного свобода.
Жизнь собирается из крох
И разбивается о годы.

Плывёт над зоной благовест.
Молитвы нет. Есть просто слоган.
Не раз целован медный крест,
А всё одно – спиною к Богу.

По эту сторону дороги,
По эту сторону забора
Кустарник стелется убогий.
Неровный край большого бора
Наколет солнце на закате
И разольётся солнце соком
Над зоной, бором и над гатью…
И так уже не первым сроком.
Взгляну на кромку небосвода
И задохнусь от острой боли!
Что лучше дикая свобода
Иль мне понятная неволя?

Моей никчёмной жизни новый день:
Гудок, проверка, вялые минуты…
Весна в разгуле, пенится сирень,
Но не со мною ты проснёшься утром.

Когда придёт разорванный конверт,
Я испытаю что-то вроде страха.
Вдруг в нём твоё размашистое «нет»,
Вмиг станет влажной тонкая рубаха.

Колючка, вышки, люто лают псы.
На небо воют, улыбаясь сыто.
Чернее ночи цвет у полосы,
Которая пока не пережита…

Свидание.

Дожди горячие летят на волосы,
Дни за периметром, как наказание.
Завыть бы истово безумным голосом!
Не позволительно, лишат свидания.

Я осуждённая, я виноватая,
И лишь тобой одним навек любимая.
Судьбу-насмешницу ругаю матом я,
Срок, измеряя свой седыми зимами.

Постель казённая, к утру измятая,
Три дня с любимым я и рай кончается.
Косынка тонкая пропахла мятою,
Он не ушёл ещё, а мне скучается!

Гляжу сквозь слёзы я, пожитки собраны.
На бирке имя есть и даже отчество…
Тоска щемящая вползает коброю,
Кольцом сжимает грудь и злобно корчится.

Стояла сумасшедшая зима,
Метель глядела белыми глазами,
До дна промёрзла старая тюрьма,
И вот однажды утром мне сказали:

Твой друг ушёл…
- Куда же?
- В никуда…
- Он резко встал и вдруг упал на спину…
О! Как гудят от ветра провода!
Горячей болью залило грудину!

Я помню, он, прокашлявшись, сказал:
- Вернусь с больнички, чифирнём с тобою.
К концу наш срок и есть ещё запал.
Земля уже беременна весною.

Настывшей почве тела не принять.
Положняковый гроб простой и прочный.
Лежит мой друг, не смотрит на меня.
Должно быть рад - откинулся досрочно.

Низкое небо чёрно, как смоль.
Встань на колени, проси чего хочешь!

Боль от бессилья, когда не помочь
Плачущей маме и братикам малым.
Я ненадёжная, слабая дочь!
Даже сестрою я быть не желала!

Соль на ресницах, горючая соль,
Воздух бьёт в голову, больше нет мочи!
Боженька, милый! Возьми мою боль!
Боженька, милый! Порви её в клочья!

В зоне дождь, за периметром нет.
Он напористо, яро полощет.
Стал центряк, как намытая площадь.
Через час на проверку. Рассвет.

Сдался дождь. Посветлело окрест.
Пал туман ядовитый, постылый.
Направляемый странною силой,
Ангел белый спустился на крест,

Что на куполе церкви стоит.
Улетал бы разыскивать стаю,
А он сны арестантов листает,
Разбирает отрывки молитв.

Так банальны «прошу» или «дай».
Сны напротив – осколки фантазий:
Море женщин кричащих в экстазе,
Семьи, деньги и солнечный рай,

Вольный хлеб, водка, дурь, беспредел,
Города, магазинов витрины…
Вдруг сигнал пробуждающий, длинный…
С неохотою ангел взлетел…

Разрывает крылья о колючку ветер
И в лицо бросает снежную крупу.
Годы заключенья, точно порка плетью…
Проклинал не раз я странную Судьбу.

Завтра на Свободу. Зоною не сломан.
Сколько же ухабов у моей стези?
Смутная тревога встала в горле комом,
Только Неизвестность через шлюз сквозит.

Не дождалась...
Калиновый закат,
Над речкой мошки кружатся гурьбой.
Я представлял, наверное, стократ,
Как ром СВОБОДЫ буду пить с тобой.

Не дождалась...
Под бархатом ночей,
Когда стоит навязчивая тишь,
Скажи на чьём, на чьем ты спишь плече
И от кого детей МОИХ родишь?

Уже горит Венеры уголёк.
Росою смочен клеверный палас.
И даже самый тонкий стебелёк
Мне повторяет:"Нет... Не дождалась..."

Не фонтанируя идеями,
Купив шампанское, букет,
С двумя фигуристыми феями,
Приехал к другу на банкет.

Он отмечал свой день рождения
И был с утра навеселе,
А дармовые угощения
Уже дымились на столе.

Средь них индейка запеченная,
Колбасы потные, сыры,
Картошка жаром золочёная
И ко всему ведро икры.

А гости, хлопнув по рюмашечке,
Хвалили друга за размах.
Я гладил фей по гладким ляжечкам,
Витая где-то в облаках.

И как из рога изобилия
Текли приятные слова.
Соседа рожа крокодилия
Легла в несъеденный салат.

В разгар всего явилась парочка -
Блондинка, с нею ухажер.
Сказала мне соседка Ларочка:
- У нас походу форс-мажор.

Хмырь оказался мужем девочки,
Сидевшей около меня.
Он закричал:
- Ты, что же, Светочка,
Мешаешь с водкою коньяк?

Я думал, ты гостишь у мамочки!
- А ты уехал в Геленджик!
Блондинка влезла:
- С нею, Славочка,
Подружка рядом и мужик!

И завязалась драка дикая,
Валились пьяные на пол.
Я вместе с водкой и аджикою
Залез тихонечко под стол.

Ожидая суда приговор,
Не боялся ни чёрта, ни бога.
Вор... И что? Ну, подумаешь, вор!
Я ведь души людские не трогал.

И жена терпеливо ждала
И глядела в глаза отрешённо.
Веры нет в них, надежда мала,
А печали почти мегатонна.

Срок и зона - решенье суда.
Мамин крик тут же смелость разрушил,
А жена промолчала тогда...
Из неё будто вытрясли душу.

Ей сказал я: "Теперь ты вольна
Поступать так, как сможешь и хочешь..."
Но шагнула она из окна...
Через месяц удушливой ночью.

Срок оказался не резиновым,
Здоровья хапнув и ума,
Почти с трагическою миною
Вслух произнёс: "Бывай, тюрьма!"

Недели две меня кумарило.
Ломался внутренний режим.
Я просыпался, как ошпаренный
От гула плачущих машин.

Но время сгладило, как валиком
Воспоминания тех дней.
Пришла пора заняться наликом
И вспомнить старых корешей.

Всё закрутилось так стремительно!
Как вечер сядет - делюга.
И с быстротою поразительной
Сшибались филки и рога.

Была удача избирательной,
Всё оборвалось как то вдруг...
Я закричал на русском матерном,
Когда узнал, что предал друг.

А после клял судьбу голимую,
Что перевилась, как тесьма
И с отрешённой, злою миною
Вслух произнёс: "Привет, тюрьма!"

Уважаемые читатели! Спасибо Вам за то, что просматриваете мои стихи. Но у меня к Вам просьба: если Вы копируете их, то сохраните мое авторство. Подпишите внизу "Ирина Васильева-Курк". Пусть у Вас все будет хорошо.

Зона. Взгляд изнутри.

Приходилось ли Вам сталкиваться с бывшими заключёнными? Что Вы чувствовали? Страх? Недоверие? Нежелание общаться? Вы бы взяли бывшего «сидельца» на работу? О чём Вы думаете, когда слышите слова «зэк», «зона», «тюрьма»? Вы думаете, что это некий параллельный мир, который никогда не пересечётся с Вашим? В некотором роде Вы правы. Понятно, что я не беру в расчёт тех, кто сам сидел или ждал, когда вернутся домой родные и близкие. О них другой разговор. Но так ли далека от Вас зона в действительности? Наверняка, подумав, Вы вспомните, что кто-то из дальних родственников, бывших соседей или одноклассников отбывал срок. Не так ли?
Зона - особая территория. Не только географически, не только потому, что это место, где живут люди, преступившие закон, не только потому что там за колючкой своя погода… Даже цветы осенью замерзают позже. Заветерье? Нет, не только. Эти бархатцы и маргаритки для многих самые яркие пятна в жизни. И природа их бережёт, как может. Про что не спроси, ответ один: «А что рассказать? Всю жизнь сижу…» А заключённому нет и 20 лет. В последние годы зона сильно «помолодела».
В чём же тогда главная особенность? Недостаточно пространства, а времени в избытке! Более того, оно течёт медленно и может просто зависать или растягиваться. Его хватит, чтобы подумать о будущем, проанализировать прошлое, его на всё хватит. На что его потратить, каждый решает сам. А ещё многие люди, не имеющие отношения к жизни за периметром думают, что это место где царят звериные страсти и правит подлость. Это мнение успешно прививает кинематограф. И оно не совсем верное.
Раз уж совершено зло, за него приходится платить годами и месяцами заключения. Зона вспарывает сознание и ломает неподготовленного человека «под себя». И не имеет значение физическая сила и умение применить её по необходимости, не имеет значение качество интеллекта и способность себя «подать». Зона навсегда останется с сидельцем, даже если срок был маленьким. Часто «воля» не принимает бывших заключённых. Я видела дикий страх перед освобождением, и не поверите, радость при скором возвращении назад. Это легко объяснить, за колючкой всё понятно, налажен быт, дни похожи на дни… А что будет после освобождения? Как пел Александр Новиков: « Если год иль два опять – это поправимо, если три-четыре, пять жизнь покатит мимо…» Но желание дышать воздухом свободы, слабее не становится.
Срок рано или поздно кончается. Но пока он идёт, мне кажется, надо суметь остаться собой, не подстраиваясь под чьё-то мнение, не ставить перед собой чужие цели. Просто жить по-людски. Не оправдываться, не жаловаться, решать свои проблемы самостоятельно, не сплетничать, быть честным хотя бы перед собой и Богом. На интригах не прижить ни в заключении, ни на свободе.
Зона навсегда остаётся и с работающими там. Некоторые подыскав иную службу, срываются «со срока», плюют на предоставляемые льготы, некоторые, отслужив положенное, сразу бегут. А есть и такие, кто врастает корнями. Они меняют должность, но остаются до старости, сколько возможно.
Что дала зона лично мне? Работая там, я успешно освободилась от розовых очков, научилась постоять за себя, научилась общаться с любыми людьми, приобрела уверенность в себе и в том, что откровенных подонков на этой земле мало. Как ни странно, моя душа раскрылась сильнее, стала чувствительнее. И корни… Корни опускаются глубже, моя зона останется со мной всегда.

Она кружит всё время где-то рядом.
Её я видел чёрный балахон.
Под ледяным, сверлящим насквозь взглядом,
Я цепенел. Меня клонило в сон.
Глаза свои я отводил бледнея.
И дрожь свою пытался как-то скрыть.
Кровь в моих венах дельтовидных леденея,
В любой момент могла тогда застыть.
Но мне везло, мой срок ещё отсрочен.
Ещё грешить, не знаю сколько, на земле.
Ведь я в своих желаниях порочен.
И свет не вижу я увы во тьме.
Моё мне камнем давит душу.
И тянет вниз её бессмертную на дно.
Но что-то во мне рвётся вверх, наружу.
Не знаю что это, ведь здесь всегда темно.
Зачем я здесь, что должен осознать я?
Ищу ответ в безмолвии ума.
Но мысли посылают мне проклятья.
И шепчут мне, что всё вокруг тюрьма.
И я забылся бы давно в хмельном угаре.
Но тогда вижу я тот чёрный балахон.
Меня воротит, рвёт от этой твари.
А за спиной её в томлении легион.
Но я пока сдаваться не намерен.
Последний бой у ржавых дам ворот.
Мой путь наверх, Там кем-то был отмерен.
И я увижу наконец-то свой восход.

Часть первая. Поэтесса. МУЗА ПОПАЛА В ЖЕНСКУЮ ЗОНУ

Вот - в женской колонии строгого режима отбывает срок поэт Любовь Небренчина. Сидит она, конечно, не за стихи - но за разбой.. Разбой - это когда к горлу приставляют нож и серьезно говорят: «А ну, отдавай деньги, не то зарежу».

«Люба - красавица, у нее вдохновенное и даже - нездешнее лицо. Она пишет хорошие стихи.» - в таких терминах выражается Людмила Альперн, верная поклонница поэтессы и первый литературный критик тюремного дарования. Разбор чужих стихов - вообще не главное занятие Людмилы. По профессии она - правозащитница, помогает зекам. И вот однажды в кипе почты, которая идет из унылых зон России, она наткнулась на письмо с рифмованными строчками. Там была еще экзотическая идея - издать альманах тюремной поэзии; зеки, они же любят самовыражаться, а обстановка неволи располагает к отстраненному от суеты философствованию.

Ну, завязалась переписка, в результате которой жизнь Любы заметно изменилась. Во-первых, правозащитники вникли в уголовное дело поэтессы и помогли ей скостить срок аж на полтора года. Сказочная удача! - это ж все равно что уйти на дембель сразу после учебки. Во-вторых, вместо обтрепанных книжек про Ленина и про персонажей мыльных опер, какими полны зоновские библиотеки нашей самой читающей в мире страны, Люба стала получать настоящие хорошие книги; да хоть того же маловероятного в местах лишения свободы Иосифа Бродского! Который был тоже, заметим, поэтом и тоже типа сидел.

В-третьих, и в-главных, из простой и безымянной зечки Любовь Небренчина стала-таки настоящим поэтом - настоящим в том смысле, что она наконец опубликовалась. В том самом альманахе «Тюремные хроники», который она же и составила! Она кинулась составлять новый выпуск, мучительно отбирая лучшее. Совершенно по-русски - не было бы счастья, да несчастье помогло...

А потом Любу помиловали. В последние дни отсидки поэтессу в неволе - в русле лучших традиций русской словесности - я и навестил.

Единство места - зона, единство времени - срок

Для начала пара слов про место действия. Женская колония в поселке Шахово под Орлом - даром что строгого режима - славится своей либеральностью. Кроме бедности условий, часто переходящей в нищету, там особенных тягот на первый взгляд вроде и нет. Начальнику колонии Юрию Афанасьеву на скудность хозяйства еще больней смотреть после того, как его свозили в Швейцарию и показали тамошние богатые тюрьмы, где на обед - это ж надо! - равиоли. Кто не знает, что это всего лишь пельмени, иной раз даже и без мяса, того это разит наповал.

Вообще Афанасьев - человек добродушный, и открытый, и прямой, он не пытается выглядеть ни более умным, ни более тонким, чем есть. И это очень симпатично! Немаловажно и то, что сам он прежде был сельским учителем... Зечки его любят, называют Афоней и беспокоятся, когда в прохладный вечер он заходит в зону без кителя, - как бы не простудился... Такая деталь: полковник лично отвез стихи Любы в областную газету, где их и тиснули.

Приезжаешь в гости к Афанасьеву, идешь по его зоне... После прочтения в наших газетах множества экзотических рассказов про блатную романтику, наколки, понятия и поножовщину, про могучую темную лагерную энергетику странно видеть безответных тусклых женщин, робких, забитых, рано постаревших, унылых, в неяркой одежде. Какие у них интересы? Поесть досыта, курева добыть и чаю, выйти пораньше - впрочем, если есть куда. Тем интересней поговорить с человеком из их мира, у которого есть и другие, выходящие за пределы колючей проволоки интересы, который пытается мыслить и смотреть на колонию со стороны.

Нельзя, конечно, было рассчитывать на то, что Любу в колонии любят все, а черной завистью не завидует никто: это ж все-таки Россия, там же в зоне все тот же добрый наш народ! Вы и без меня знаете, как он смотрит на тех, кто не такой как все. «Арестантка она, и больше никто. Еще увидите, как она своих благодетелей ограбит, а деньги на наркотики пустит!» - и такое там, разумеется, мне говорили...

Когда я приехал, Люба была в медсанчасти - по причине легкого нездоровья. Меня впустили в кабинет врача, куда после привели и ее. Люба оказалась и вправду хороша - даже тут, в нищете, когда нет возможности себя ничем украсить, в обстановке настолько суровой, что даже мыла на всех не хватает. Говорили мы без свидетелей, так что беседа получилась.

«До Франсуа Вийона мне далеко»

Люба! Я думал, вы что-то вроде Франсуа Вийона, принципиального идейного разбойника, которого преступления поэтически вдохновляли. А у вас в приговоре всего один эпизод, да и то какой-то невыразительный...

Да какой там Вийон! А преступление - что? Оно и есть преступление. Тут смысл в том, что ты уже преступил некую черту...

Значит, не было у вас упоения разбоем?

Нет, совершенно! Какое там упоение! Это безысходность была, что ли... Там была квартирная хозяйка... Нет, не хочется об этом!

0"кей, не хотите - не будем, - отвечаю. Тем более что я в курсе подробностей, они банальны и скучны. - Ну, тогда коротко расскажите о себе.

Я из Новокузнецка. Семья наша давно развалилась, у мамы - новое замужество. Я решила стать самостоятельной и для этого вышла замуж в 16 лет - по липовой справке о беременности. Я по-детски мечтала, что года за три тайком от мужа скоплю денег в Сбербанке, встану на ноги и разведусь. Муж был «афганец», нервный, поломанный. Все эти распри... Через месяц я ушла. Работала в детском саду, после диспетчером, кастеляншей. Потом случилась трагедия с сестрой, и у меня начались наркотики. И вот она я - здесь.

«Нас судили, а ментов - нет»

Вы помните подробности перехода из того мира в этот?

Помню... Как же меня били на этой Петровке! Дубинками, ножкой от стула, сапогами. Били, били, а после на пять суток посадили в «обезьянник». Сижу там на лавочке, кровь с разбитой головы капает, внутриматочное кровотечение открылось... А моего подельника - изнасиловали. Нет, не в камере его опустили - а сами менты! После того, что с нами сделали, нам казалось, что мы уже сполна получили наказание и теперь нас должны выпустить. Но после был суд. Да, мы совершили преступление, но те милиционеры тоже ведь уголовники! Однако нас - судили, а их - нет. Что нам хотели этим сказать? Что справедливости не бывает, так? ЭТО так меня гложет! Да почти всех бьют... В общем, в зону мы приезжаем все уже дерганные, мы тут все ненормальные.

Добыча радия в колонии

Мне было бы интересно узнать, где, когда и при каких обстоятельствах вы стали писать стихи.

Ну, у меня были на уровне первой влюбленности какие-то стишочки в 13-14 лет... А писать серьезно, так, что уже стала нуждаться в этом? Это в тюрьме началось. В Москве, в 6-м изоляторе на Шоссейной, его в народе называют Бастилией. Тюремная жизнь... Я там принялась ночами не спать, у нас по ночам были посиделки. Одну ночь не сплю, другую... Такое состояние чудное. И вот в голове что-то стало проясняться, проясняться... Потом пошло, пошло, какие-то строчки лезут. Дело в том, что мне и рифму-то не нужно подгонять! Бывает, что сама ложится хорошо. А бывает, не ложится; у тогда без рифмы обхожусь - как ляжет! Так вот я тогда написала стихотворение о родном доме...

Вы много уже написали? .

Шестьдесят или семьдесят.

Они вам самой нравятся?

Когда я их перечитываю месяца через два-три, многие мне не нравятся, я не люблю их, хочу их переделать, а люди говорят - ты что, это нормально, хорошо! Но мне кажется, все-таки надо отсеять, и тогда останется немного стихов.

Расскажите про тюремный альманах.

Я придумала собрать стихи тюремных поэтов. Набралось их немало, - но много бездарных! Даже ниже среднего уровня. Я первое время так огорчалась по этому поводу...

Но ведь есть, наверно, и хорошие поэты в зонах?

Конечно. Есть такой Абдурахманов Саша, он сидит в Иркутске. Безроднов Игорь - из Башкортостана, стихи его отличаются от других. Из Башкортостана вообще много пишут, они там почти все молодцы. Валерий Абрамкин, известный правозащитник, говорит, что тюремные стихи часто пишутся - в силу определенной специфики - шансонным слогом...

Всего на зонах набралось поэтов человек 60. У меня картотека со стихами, я выбираю, поправляю иногда - ну, бессмыслицу вычеркнешь, что-то свое внесешь, и если есть заряд, отправляю в Москву Людочке Альперн. Вышел уже один выпуск! Мне быстрей хочется второй. Очень много задумок. Мне часто верующие пишут:

«Сделайте журнал, чтоб восхвалять Бога в стихах!» Можно б и так, но пока нет средств.

Поэзия - тоже наркотик

У вас. Люба, есть опыт приема наркотиков. И вот я вас хочу спросить как знающего человека: правда ли, что творчество - это как наркотик?

С этим полностью согласна. Это как наркотик, действительно. Примешь наркотик - сразу полегчает. И тут похоже: выплеснешь что-то в стихотворение, и сразу такое облегчение, эйфория...

А настоящие наркотики? Что вы о них теперь думаете?

Это суррогаты... К ним прибегаешь, когда нет выхода в жизни. Наркотики заменяют смену настроений, заменяют любовь, семью. Это такое болото. Думаю, наркотики даны природой для какого-то лечения, расслабления. Люди же, не зная чувства меры, превращают это в увлечение, в привычки губительные...

Расскажите, как говорится, о ваших творческих планах!

С этим помилованием- у меня сейчас мысли вразбег. Но я знаю, что буду поступать в Литературный институт!

Мне это надо, действительно надо! Поднатаскаться, круг общения расширить, там ведь будут литературные люди. Только сначала школу закончу экстерном. Там нужны публикации... Я начала писать рассказы о зоне, о женщинах - про ужасное.

А самое ужасное - что?

Загубленность, что ли, душ, потерянность. Мало таких, которых можно назвать женщинами! Многие давно махнули на себя рукой, перестали себя уважать. Курят самокрутки, ходят непричесанные, в немыслимых одеждах... Я хотела тут устроить выставку рисунка. Но женщины какие-то апатичные, спрашивают: «А что нам за это будет?» Ничего им не надо... Безвольные загубленные существа! Я женщин тут такими увидела, я привыкла, что они именно такие и никакие больше. А есть такие, которые с виду - мужики, я их поначалу ужасно стеснялась! Заходишь в душ, в баню, а там они...

А стихи у вас есть про тюрьму?

Нет, не хочу, не люблю. Я пишу про свои ощущения в тюрьме, про безысходность, но не указываю, что это - тут. Может же и на свободе быть тоска...

Дневник ведете?

Да, но там... Очень откровенно. Если его публиковать, то только в сокращении.

Вроде давно все сказано про лагеря...

Вам тут есть с кем поговорить?

Из осужденных? Есть один-два человека, с которыми я общаюсь, но не больше. Рассказываю им какие-то свои секреты, надеюсь, они не выдадут. А остальные... Я в себе стараюсь больше копаться... Поэтому - стихи, поэтому - дневник; это выручает. А что ж время даром терять? Перебирать эту жизнь, вникать в ее мелкие интрижки? Тут свой мир... Одна другой насолила - идет обсуждение, как отомстить. Или зависть. Какая-нибудь вещь или просто факт, что кому-то помогают с воли, - все может стать предметом зависти со всеми вытекающими отсюда последствиями. Мы же какие? Всем завидуем! Бабы есть бабы... И болтушки страшные. Поэтому подальше, подальше от этого, чтоб не засосал этот быт, эта жизнь. Если я смотрю нормально на этих людей и не удивляюсь, это уже значит, что меня засасывает...

Расскажите про самый красивый, самый благородный поступок в колонии, свидетелем которого вы были.

Самый благородный? Я просто теряюсь... Ну, бывает, что человеку освобождаться не в чем, и кто-то ему отдает свою одежду: на, возьми ради Бога и иди... Не часто, но иногда такое бывает бескорыстно.

А самые неблагородные поступки - какие были?

Я такие назову. Приезжал к нам батюшка из местной церквушки. Так у него здесь украли крест. Нашли потом, но все равно... А второй - такой. Приезжали к нам дети из интерната, с концертом, привезли гостинцев для женщин. Так наши за конфеты чуть не дрались, вырывали друг у друга из рук!

А однажды поймали крысу (крыса - зек, который ворует у своих), она полотенце из сушилки своровала. Надавали ей скопом, как свора. И к телефону - дежурному докладывать, чтоб воровку закрыли (отправили на строгое содержание)... Я говорю: что вы делаете, вы же ненавидите ментов, которые вас посадили, а теперь сами человека сажаете! Зачем сажать? Можно ее заставить дежурить весь месяц или остричь наголо, так иногда делают. Нет - позвонили, сдали, посадили...

У вас тут, похоже, изменился взгляд на человека...

Да, да. Я не знала, что человек способен на подлость и предательство из-за своей мелочности. Не думала, что люди бывают настолько ничтожными, вот и все, Да, все мы в той или иной степени корыстолюбивы - но до такой степени! Тут на каждом шагу - предательство...

Операм закладывают?

Да тут к ним очередь! У них очень много работы! Я вижу, я же живу в этом! Вот у оперативников висят плакатики: «Запомни сам, скажи другому: дорога к куму - дорога к дому». «Чем с ворами чифир пить - жижицу вонючую, лучше в оперчасть вступить - партию могучую». «Отсутствие взысканий - не ваша заслуга, а наша недоработка». Меня такие вещи смешат. Я сама попадала под этих оперов, на меня доносили - из зависти. Оперативники-мужчины в отношения лезут, в таких грязных вещах копаются, - ну нельзя так! В зоне же однополая любовь, это очень широко распространено, половина женщин - такие. Ссоры начинаются: «А пусть она вернет мне мою рубашку!» От ревности они себе вскрывают вены...

И что, такая любовь - помогает?

Природа своего требует... Но плохо, что это на зонах запрещено! Если б свободно, они бы не прятались по туалетам, не боялись бы ночами дежурных, не занавешивались бы шторками.

Тут у вас много убийц. Они действительно страшны? Будут дальше убивать?

Думаю, будут. Психика-то у них нарушена. Есть такие опустившиеся люди, по которым видно: еще сядут точно, и опять за убийство. Вот одной сосед сказал, что перестал ее уважать, так она схватила нож и убила. Говорит, что она санитар общества. А есть бытовики, они и не страшны на самом деле. Вот у нас сидит бабка, ей за 60. Семь лет получила: убила человека топором. Она была уважаемый человек, все у нее в порядке - работа, семья хорошая... Один парень на воле ее изнасиловал. Она рассказывает: «Вот он меня насилует, а я думаю: что ж ты делаешь, подлюка, щас же я тебе, заразе, всю башку размозжу!» А судья говорит: «А, так ты умышленно, преднамеренно его убила?» Ну вот как, ну? Сидит бедная бабка, несчастная, подала на помилование, ждет ответа...

Страшно привыкнуть к этому, всосаться навсегда... Предчувствуя свою свободу скорую, я спрашиваю людей, почему они сюда возвращаются. Это страшно: ушел, а после раз - и вернулся. Они не могут себя на воле найти, вот и возвращаются. Лето кантуются там, а к осени садятся, зимовать же надо где-то.

Без книг, конфет и прокладок

Что вам тут трудней всего переносить? Чего тут не хватает больше всего? !

Литературы не хватает. Книжки тут старые, советского, периода - про войну, например... Любовные романчики появились: видимо, родители привозят... Тут всё такое пустое! Или прочитанное ранее. Есть, конечно, Блок, Есенин. Хорошо, Люда Альперн привозит книги. Бродского недавно перечитывала, Мандельштама и Кибирова. Прочитаю, потом заново... Тут много читают. А как же еще время убивать? Наркотиками? Нету их тут.

Бедность тут, нищета, из-за этого люди опускаются. У нас же строгий режим, тут такие женщины собрались, на которых давно все махнули рукой. Они уж все растеряли... Зубной пасты нет у большинства. Некоторые ходят в баню с одной мочалкой, без мыла, - где ж его взять? Туалетной бумаги не хватает, вместо нее тряпочки какие-то. Прокладок нет. Что делать? Ну, купишь за 10 сигарет простыню, желающие продать найдутся. Тут все покупается и продается. Нанять кого-то отдежурить за тебя по отряду или на хозработах заменить - 10 сигарет; постирать белье - пачка «Примы»…

А еда тут неплохая, не баланда - повара вкусно готовят. Перловку дают - к ней подливки 40 граммов, вермишелевый суп, щи. А кто больной, на диете - даже котлету дают, а бывает, масло или молоко. Единственно, чего из еды не хватает, так это сладкого. Ну не будут же тебе в столовой конфеты давать...

Еще угнетает адская работа - швейное производство. Мне надо за смену прошить 175 курток. Смена - 8 часов, но бывают переработки: 10 часов, 12. С промзоны приходишь никакая. Заработаешь 130 рублей - 100 вычитают, 30 оставляют на ларек, но у меня они уходят на телефонные переговоры.

У вас здесь нет такого чувства, что государство враждебно человеку?

Государство - это люди... А люди наши не знают, чего хотят. Живут как живется - и ладно, находят какие-то работенки, но нету у них интереса! Кругом равнодушие. В этом смысле государству действительно до балды - что тут, как тут... Разве только общественные организации зеками интересуются...

Поэзия - поезд, который ушел?

Да... Вы, Люба, занялись поэзией в то время, когда литература стала так мало значить. Вы-то сами что думаете об этом?

Да, я попала в поезд, который ушел... Поезд ушел, а тут я... Этот вопрос меня мучил, еще когда я была в тюрьме. Там сидели дамы - шестидесятницы, семидесятницы, они восторгались Евтушенко, Вознесенским.

За что ж сидели ваши шестидесятницы?

Ну за что в московской тюрьме сидят? За мошенничество, за убийства заказные... Те дамы меня с издевкой называли Татьяной Лариной, говорили, что время мое ушло, что все кончено. Мне это так больно было слышать! Ну и что, что сейчас трудно? Наше время еще придет! Настанет время интеллектуалов! Перестроечное настроение было такое, что и без образования можно делать деньги. Но это уже приелось. Люди уже начали снова стремиться к образованию! А ценители поэзии всегда есть, были и будут. Не отношу себя к тем, кого будут ценить, нет! Я просто пишу и пишу, выливаюсь, я просто нуждаюсь в этом...

***

Ну что, я ей пожелал творческих успехов и стал прощаться. Вроде все, но чего-то не хватало. Тут же было не только интервью - но и свидание на зоне. А пришел я на него - вот глупо-то как - без передачи... Тогда я ей отдал прихваченные в дорогу предметы: яблоко, сигару и сборник интервью Бродского. Вещи это нелепые, в зоне лишние, они откровенно и вызывающе вольные - что, может, как раз и хорошо...

Стихи Небренчиной

Давай руку,
Вновь встречай разлуку!
Море снов,
Тут режим таков!
Губы - лед,
Волюшка - мед.
Клетка - засов.
Ни минут. Ни часов.
Смерть за грех.
Гроб - скорлупа ореха.
Жизнь - туман,
Лесть и обман.
Иду в никуда,
Туда, где беда.

Грешный друг

Маньяк-убийца - для властей,
бандит для всех чужих людей,
Ужасный муж плохой жены,
товарищ - для своей братвы.
Для матери - заботливый сынок,
у прессы - одинокий волк.
У дочери - ты капитан,
у всех красавиц - Дон-Жуан.
На положении в преступном мире
ты стал мишенью в милицейском тире.
Был у «хозяина» опасным заключенным,
но остаешься на вершине, мною покоренной.

Да что Вам за дело до изломанных рук?
Какое дело до преданного взгляда
незаметного?
Запечатлею, зарисую, выучу.
Прикосновеньем тайным не соприкоснусь.
Чашечку голубую уроню -
может, встретятся взгляды?
Пусть - осуждающие глаза, но все же - пусть!
Язык проглочу. Возможно, откину стеснение,
и нечленораздельно прошепчу губами
заплетающимися…
Тут же в сердце пробьются росточки сомнения.
Глоток вина… Проплывут камни, застрявшие в горле..
Разрешаю забыть обо мне.
Но имя, хоть имя запомните.
Торопливые пожатия, судорожное объятие.
Я женщина или поэт? Время вытеснит
эти вопросы.
Я зацелую свои руки, плечи - Вы прикасались к ним.
Забудьте - все дым
От признаний, сгоревших в печке.
В Ваших стенах теплом мне согреться….
Не смотрите на изломанные руки.
Холодно?
Наступили морозы.
Никуда от этого не деться.

Часть вторая. Тюремная поэзия

Я здесь, в отчаяньи немыслимых трудов.

Ты - по ту сторону в отчаяньи вопросов.

Потусторонняя, за пеленой морозов,

За милосердной ложью вязких слов.

Так что мы станем делать для себя,

Когда мы были только друг друга?

Ты будешь с грустью говорить подругам,

Что ты терпела и теряла зря.

А я? Меня и так потянет вниз.

Я растворяюсь в топотне этапов

И попадаю пустоте в стальные лапы

Во сне переступив через карниз.

Фирсов А.В, Челябинск

Дни ползут змеюкой гадкой

Сердце леденит тюрьма.

О тебе мечтаю сладкой

Той что только мне нужна.

И вот с тобой я на свиданьи

Не сон ли это? - наяву?!

Ты золотинка в шоколаде

А я любить тебя смогу.

Здравствуй, Миленький Муренок,

Истый ласковый Дружок.

Я люблю тебя котенок

Видят это все вокруг.

Пахнет железо решеток

Дверей одноглазый прицел.

Вдыхаю собачий запах

Когда увидел в первый раз,

Я, очарованный тобою,

Чудесный блеск прекрасных глаз,

И весь наполнился мечтою.

И за один твой нежный взгляд,

Далекий, в то же время страстный,

Я сатане отдаться рад

Какой бы ни был он ужасный.

Но ты как крепость неприступна,

Мне остается только ждать,

Когда ты станешь благосклонна

Чтобы моей любимой стать.

А. Шмаков, Бийская ВК

Пишу письмо, скажу два слова.

Ты что, нашла себе другого?

Ну что ж, играй и веселись.

Откинусь я, тогда молись!

С. Федоров, ос Солнечный, Тверская обл.

Друзья-собаки

У меня друзей на воле

Было много и подруг.

Вместе с ними мы чудили

И не думали про срок.

Но случилось так что в зону

Привела меня судьба.

И друзей как не бывало.

Все забыли про меня.

Поначалу ждал я писем

Чутко слушал в час, когда

Вечером «воспет» небритый

Зекам письма раздавал.

И пока ты там, на воле,

Ты их самый лучший друг,

А попал, тебя закрыли,

Все, прости, братан, забудь.

Ну, ничё, собаки, вскоре

Я откинусь, срок - не век,

Встречу, в рожу сукам плюну,

Будут помнить меня век.

Е.Мамонтов

Вам с высоты своих великолепных ног

Любви моей, конечно, не увидеть.

Но так, как я - любить бы вряд ли кто-то смог,

И так, как я, никто не смог бы ненавидеть.

Да, вы глупы, у вас кошачие повадки,

И март - 12 месяцев в году.

Порой вульгарны, резки, грубы, гадки.

Вас презираю. Не любить же - не могу.

Вы предпочтенье отдаете грубой силе

И слепо поклоняетесь деньгам.

Того, что вам давал и что, к несчастью, дам.

Продается душа

Молода, хороша

И чиста, и почти задарма:

За любовь и тепло,

Чтобы стало светло

И хмельно на душе без вина.

Я читаю в глазах

Одиночества страх

У любого прохожего, но…

Одиноким в толпе

Быть ему и тебе

От рождения предрешено.

С. Парфенов Бироб ВК

Я тебя никому не отдам.

Даже самому Господу Богу.

Я устрою такую войну,

Что к тебе позабудут дорогу.

Нас не сможет никто разлучить,

Даже темные силы закона.

Я везде тебя буду любить,

Даже там где запретная зона!

Д. Воробьев

Я мрачен, зол и хмур.

Ко мне не подходи.

А подойдешь - солгу:

«Зачем? Все позади…»

И мне не по себе,

Не легче, не светлей.

От лжи бездумной, дикой

На дне души моей.

Да, грешен я, убийца я

(Пишу, почти с ума сойдя)

Я жалок, я…

Простить я смог себе (брехня),

То, что убил любовь, любя…

Д.Базаров Макопская ВК

Я - червь, что гложет ствол,

Я - гниль, что под корень гноит,

Я - шип, что в стопу вошел,

Я - яд, что в крови горит.

Но понял теперь я все,

Я начал расти для добра.

Прошу, не давайте срок,

Не сделаю больше зла!

А. Степаненко

Если бы мясо моего тела

Досталось бы волку,

То я смог бы заявить смело,

Что жизнь прожил не без толку.

Если мыслями моего мозга

Объяснить вам суть мох мыслей,

Вы б узнали, насколько просто

Все в голове что моей творится.

И если вирус моей болезни

Смог бы как-то распространяться,

Мы, наверное, были бы вместе,

Я уверен, что смог бы остаться.

А. Пегин

Особый мир

Есть мир особый за решеткой

Там правит жесткий свой закон.

Там все продумано и четко,

Но там любимых нет и жен.

Так в длинной жизни нет просвета.

Одна и та же круговерть.

Врагу не пожелаешь это,

Но нам приходится терпеть.

Терпеть зимой, весной и летом.

Терпеть не год, не два, а пять.

Остаться нужно человеком!

И честь свою не потерять!!!

В. Осипов

Да, перед Господом я виновата,

За это я несу тяжелый приговор,

Но выйду скоро я на волю

И буду всех, кто рядом, почЕтать,

Но я прошу вас перед богом

Простить меня: И если вы меня

Простите, то и грехи уйдут

Все прочь, но я прошу прощенья

Бога, он мой судья и мой отец!

Валиева Елена

Мы-то знаем, что нет Парижа,
Что не существует Египта,
Что только в сказках океан лижет
Берега, солнцем облитые.
А существует только
Страшная, как бред алкоголика,
Воркута.
Здесь нам век коротать.

Богу

Твоей неправдой наповал
В грудь навылет не ранена, а убита.
Боже правый,
Насмехайся над моими молитвами,
Детскими, глупыми.
Все обернулось ложью,
Тупо,
Безбожно.
Гляжу растеряно
На круглую злую землю…
Не в Бога я, милый, не верую,
Я мира его не приемлю.

На фоне нас, измученных и серых,
Цветет роскошный, пышный конвоир.
Его большое кормленное тело
Нам застит целый Божий мир.
На автомате равнодушно держит руку.
Он презирает нас. Так выхоленный пес
На шелудивую не глянет суку.
Он сыт,
Он мыт,

Он брит,
Он курит сколько хочешь папирос.

Елена ИЛЬЗЕН (ГРИН)

Ветер тонким песьим воем
Завывает за горой.
Взвод стрелков проходит строем,
Ночь… Бараки... Часовой…
Это - мне, а что с тобою?
Серый каменный мешок?
Или ты прикрыл рукою
Пулей раненный висок?

Колыма, Магадан, осень1937 года.

Нина ГАГЕН-ТОРН

Что же пишут в газетах в разделе «Из зала суда»?

Приговор приведён в исполненье. Взглянувши сюда,

обыватель узрит сквозь очки в оловянной оправе,

как лежит человек вниз лицом у кирпичной стены;

но не спит. Ибо брезговать кумполом сны

продырявленным вправе.

Ночь. Камера. Волчок

хуярит прямо мне в зрачок.

Прихлебывает чай дежурный.

И сам себе кажусь я урной,

куда судьба сгребает мусор,

куда плюется каждый мусор.

Колючей проволоки лира

маячит позади сортира.

Болото всасывает склон.

И часовой на фоне неба

вполне напоминает Феба.

Куда забрел ты, Апполон!

А безвестный Гефест

глядит, как прошил окрест

снежную гладь канвой

вологодский конвой.

Я входил вместо дикого зверя в клетку,

выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,

жил у моря, играл в рулетку,

обедал черт знает с кем во фраке.

С высоты ледника я озирал полмира,

трижды тонул, дважды бывал распорот.

Бросил страну, что меня вскормила.

Из забывших меня можно составить город.

Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна,

надевал на себя что сызнова входит в моду,

сеял рожь, покрывал черной толью гумна

и не пил только сухую воду.

Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя,

жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок.

Позволял своим связкам все звуки, помимо воя;

перешел на шепот. Теперь мне сорок.

Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.

Только с горем я чувствую солидарность.

Но пока мне рот не забили глиной,

из него раздаваться будет лишь благодарность.

Иосиф Бродский

Из книги «Русские сидят»

- 80 -

ПОЭЗИЯ НА ТРЯПОЧКАХ

(«Больные стихи», написанные в тюрьме и лагере)

Жестокий тюремный режим, бесконечные обыски, унизительные оскорбления доводили нас до безумия. В случае чего-нибудь недозволенного грозило - карцер, добавки срока... многие сходили с ум»...

В нашем бараке, набитом до предела, 200 человек на двухэтажных нарах. Осиротевшие матери, бесконечные вопли, стоны, истерики, вызовы к следователям... Но надежда не покидала нас, ждали, терпели, делились запомнившимися стихами. А ко мне пришла моя добрая, родная Муза. Выплескивались боль, горе, негодование в стихи сырые, незамысловатые, шероховатые, но становилось легче... Но как уберечь? Кто-то подсказал сохранить их на тряпочках. Нашелся кусочек графита... О, как это отвлекало, помогало не только мне. Мы тщательно зашивали начирканное в одежду... Это помогало и в лагере - так рождались «больные стихи»...

Всем, испытавшим горе,

Низкий, до земли, поклон.

Кого не щадила

Ни чужая земля,

У кого силы хватило -

Дожить до счастливого дня.

- 81 -

1. АРЕСТ

Годы, годы -

Колокола тревоги!

Тревоги -

Не видно конца!

На каждом пороге,

Стонут, сжимаются

Наши сердца...

Взяли сегодня

Врага-коммуниста.

Говорят -

Из знатных, князей!

Вчера - инженера,

Шпиона-артиста.

«Друзья»

Предавали друзей!..

Словно ножами,

Сны наши вспороты.

Охнули двери -

Разорванный шрам.

Каркают в комнате

Черные вороны:

«Всем быть на месте,

Руки по швам!»

Обыск, арест.

Может быть, случай?

Скальпель хирурга -

Приказ вожака.

Словно бы души

Наши выкручивал,

Грубой рукой

Ордена с пиджака...

И никуда!

Слово, как взрыв:

Словно ножом полоснуло!

Я себе не вольна.

И стою здесь

Всего нуль я!

С неба не дождь.

Сыплет и сыплет на раны.

И к боли прибавилась боль,

Шипы - ограды!

Кто враг?

Кто друг и брат?

О, эти коршуны-вышки!

Будет и шаг, и мат,

И ружейные вспышки.

Вот доходяга зек

Как пяточок медный.

Не крал казны,

Просто человек военный.

Говорят, командир!

Одни кости остались!

Ничего, кроме дыр,

Да шинели малость.

«Какие мои годы?

Здесь гнилая бредь!

Я заявление подал.

Только свобода

Иль смерть!»

В ВОЙНУ - РОССИИ

Я все вынесу,

Все смогу.

Мое горе -

В мире малость...

Лишь бы ты

Не сдалась врагу,

Я не княжна,

Не Ярославна!

От смуты ложной

Я беспомощна,

Бесславна,

Шла по тернистому пути.

Изранены душа и тело,

Виновных не берусь!

Надеялась,

Я жить хотела!

В святую Русь!

Грозный-Томск-Находка-Минеральные Воды

ОБЫЧНЫЙ (тюремный) РАЗГОВОР

Не каждому дано понять сей диалог...

Но все же я начну...Итак - ПРОЛОГ:

Руки за голову...!...Вперед...!... Лицом к стене...!

И не бурчи! Шпана...! Как надоели мне...

Да!...Этого в "квартиру" восемь-пять...

Ну что же, с новоселием...! Хе-Хе...

Покоя Вам и мира...! Здоровенько братва...!

А на пол полотенце...на х..фига...?

Хотя постой! "Прописка.."! Догадался...!

И ноги лучше обтереть...? НУ, ДА...!

Из темного угла воскликнул кто-то: - "Он..."

Я присмотревшись вижу, точно, "Слон...

Руками машет и к себе зовет...

Как хорошо...Мне осмотрется помогЕт...

"...Кого я вижу..."Сян"...давай, сюда ходи..."

"...А ну, шныренок, брысь...! Дружище, проходи...

И всем: - "Подельник" мой, беру его в "семейку..."

Давай-ка, "Бес", нам папиросочку зажги...

Да, "Сян" - братан, народу - "перебор"...

По всей тюрьме, такой идет сыр-бор...

..."Народники", нас, блин, судить не поспевают...

Кто, тот, в очках...? ..."Жиган" - "законный вор..."

Давай-ка, расскажи, что там на воле...?

Чахотку подтвердили дяде Коле...?

Что-о-о?...Клавка замуж вышла? Вот так-так...

Ну "лярва"...б.я!...Чтоб век не видеть воли...

Закрыли Сеньку? Где-то на "Югах....?"

Там, говорят, погрязли все во вшах...

Не дай Судьба, на тот "курорт" попасть...

Коли попал, считай, что дело швах...

У нас, то, что...? Да "тишь и благодать"...

Есть "ноги", только нечего продать...

..."Толкаем", через Ваську - "баландЕра"

Приносит "пыхнуть"...Чаю - "чИфиру"...Поддать...

Давай-ка, брат, я научу всему...

Чтоб жил здесь правильно, ну, тоесть по уму...

Когда едят, к "толкАну" не ходи,

Не то окажешся дружище на "полу"...

Раз ты в "семейке" - значит семьянин,

И "западло", коль сядешь есть один,

И "хавай" чинно братец....не спеша...

..."Примочек" много, это верно, блин...

Бывает, раз на раз, ментовский "шмон"...

Ха! Залетает с "дубинАтрами" ОМОН -

И ну давай всех от души "колбасить"

От них под "шконарем" надежный "схрон"...

Один раз в день, конечно, "прогульняк"...

Нет, потрещать с другими "хатами" - "галяк"...

Для этого запустишь в "щель" - "коня",

"Дорога" верная и будет все "ништяк"...

Конечно "Кум - Филат", к себе тя позовет...

Ооо..!..."Парит"... дни и ночи напролет...

И знай, что в "хате" много "кумовских"...

Да..."Ухи греют", коль "отсрочка" ждет...

Ну, раз в неделю, значит, банный день...

Туда уж прутся все кому не лень...

Помытся...ногти, значится, подстричь...

И на последнее, "бросаем" - "шелупень..."

А "дачки", в месяц, два разА идут...

Ты отпиши, своим, сгущенки пусть пришлют

Все верно, "Сян", наварим карамели...

И Васька "шконаря" загонит...с фунт...

Смотри, с Филатом, больно не дерзи...

..."Пой" аккуратно и все будет на "мази",

А то к "опущенным", не дай БожА, загонит...

И станешь "петухом"...Шучу...Хи-Хи...

Живи братан...вот вроде бы и все...

Хотя, что вспомню, раскажу еще...

Днем "гнать" не думай, даже не моги...

Ночь вся твоя, ...на это...се-просЕ...

Коли захочешь "гусю шею поломать"...

Так на "толкан", но чтоб спиной стоять...

Лицом, конечно... ничего не будет...

Но могут как мальчишку осмеять...

Ну что ж, друзья...я рассказал как смог...

Кому-то будет жизненный урок...

Конечно... с графоманским, чуть, душком...

А под конец печальный эпилог:

Слышь, "Сян"...?...Подельничек, не спишь...?

Не ждет меня, знать, Клавка, говоришь....?

А я, ее, Санек, с дет.садика люблю....

Ну ладно, спи....а я немножко "погоню.........."